Киноповести

— Я, старик. Шел мимо, дай, думаю, зайду проведаю — как ты тут живешь…

— Ой, это правда вы! — обрадованно говорит Алеша.

— Да ты не вставай. Я сейчас все равно уйду.

— Что вы! Я мигом!

Схватив полотенце, Алеша убегает, но в дверях останавливается.

— А откуда вы узнали, где мы живем?

Сергей Сергеевич усмехается.

— Как же. Красноармейская тридцать три. Не помнишь? Ты, правда, тогда немножко того… — шепотом, по секрету от матери заканчивает Сергей Сергеевич.

Алеша рассмеялся и выбежал из комнаты.

Мать, как бы извиняясь за него, улыбается:

— Дитенок еще совсем.

Она идет вслед за Алешей. Сергей Сергеевич замечает адресованную ему записку, читает, хмурится.

— …«Прощайте. Никому не верю. Алешка».

— Чайку выпей, Алешенька… — слышится голос матери.

— Потом, — кричит из ванной Алеша, — потом!

Сергей Сергеевич складывает записку и кладет на место, под значок.

Вытирая лицо полотенцем, возвращается Алеша.

Но, вместо того чтобы одеваться, он неожиданно, как бы забыв о присутствии Сергея Сергеевича, останавливается у окна.

Делая вид, что не замечает Алешиного состояния, Сергей Сергеевич перелистывает книгу.

Длится пауза. Алеша молчит. Он стоит, прижавшись лбом к стеклу, с полотенцем в руке.

За окном слетаются голуби. Они усаживаются на карниз и сразу же поднимают возню: дерутся, сталкивают друг друга и вдруг взлетают все вместе, оглушительно хлопая крыльями.

Алеша поворачивается к Сергею Сергеевичу:

— Простите, Сергей Сергеевич, вы торопитесь…

— Да нет… Я, собственно, утром совершенно свободен. А у тебя какие воскресные планы?

Алеша неопределенно пожал плечами.

— Пойдем-ка, старик, «прошвырнемся», как у вас говорят. Ты как? Ну, пошли, пошли.

И, пока Сергей Сергеевич надевает кепку, Алеша, стараясь сделать это незаметно, забирает со стола записку и, скомкав, прячет ее в карман вместе с комсомольским значком.

Алеша и Сергей Сергеевич сидят в ожидании пароходика на пристани, за столиком кафе.

Утренняя воскресная набережная еще немноголюдна.

На пристани накапливаются едущие за город — кто на рыбалку, кто компанией — погулять; появляются стайки школьников, студенты. То зазвучит аккордеон, то гитара, то хором запоют девушки.

Перед Сергеем Сергеевичем останавливается сонная еще официантка — кафе только что открыли.

— По бокалу портвейна и мороженого.

— По сто? По двести?

— Мне сто, товарищу пятьсот.

Удивленно пожав плечом — мол, хотите чудить — дело ваше — официантка отмечает карандашиком заказ.

Алеша ушел в свои мысли, нахмурил брови, кусает ноготь.

— Между прочим, я давно собираюсь спросить, — говорит Сергей Сергеевич, — как там тебе в бригаде?

— Все хорошо.

Однако Сергей Сергеевич уловил в Алешиной интонации нечто, заставившее его переспросить:

— Ну, а все-таки?

— Нет, правда все хорошо.

— Ясно… — с огорчением произносит Сергей Сергеевич, понимая, что Алеша чего-то недоговаривает.

Буксир неторопливо ведет по Волге бесконечно длинный плот.

Подавая густой голос, идет теплоход.

Официантка ставит перед Сергеем Сергеевичем вазочку с мороженым, а перед Алешей появляется большая стеклянная ваза, на которой громоздится множество разноцветных шариков и рядом тоже бокал вина.

— Все мне?

— Ешь. В твоем возрасте я бы ведро мороженого уничтожил, были бы деньги. Ну, старик, выпьем, что ли…

Они чокаются.

— А что, Алеша, у вашей бригады будет какая-нибудь присяга?

— Не знаю.

— Я бы на вашем месте обязательно сочинил.

За соседним столиком компания зеленой молодежи открывает бутылку шампанского.

Выстрел пробки. Смех.

Алеша ест мороженое.

Пристально, напряженно всматривается в него Сергей Сергеевич.

Алеша замечает это. Он чувствует себя неловко под неотрывным, пристальным взглядом.

— Что с вами, Сергей Сергеевич?

Пауза.

— Видишь ли, Алеша, у меня был бы такой мальчик, как ты… если б не война…

— Простите, я не хотел…

— Граждане, на посадку! — объявляет матрос.

Сергей Сергеевич расплачивается.

Алеша незаметно достал из кармана комсомольский значок, подержал его на ладони, затем так же незаметно прикрепил к груди.

Гудок парохода.

Цех завода.

Бригада работает молча — чувствуется общее напряжение. На Лизу никто не смотрит, и она не поднимает головы. Сложную смесь чувств — радость и вину, счастье и стыд за это счастье перед девушками — можно прочесть в ее полуопущенном взгляде.

Рядом за соседним станком — Зоя, — замкнутая, молчаливая.

Несмотря на крайнюю напряженность атмосферы, работа идет, как всегда, быстро, споро.

Тамара демонстративно, как бы в укор Лизе, обучает Алешу обращению со станком.

— Не спеши, не спеши… Так… хорошо… говорю же, пойдет у тебя.

Вероятно, Тамара права, и работа у Алеши пойдет, но пока вид у него растерянный и несчастный — галстук съехал набок, волосы прилипли к вспотевшему лбу. И, несмотря ни на что, он по временам успевает бросить взгляд в сторону Лизы.

Звонок. Конец смены. Как он не похож на прежние, шумные, смешливые уходы бригады с работы! Все молча приводят в порядок свои рабочие места и так же молча идут к выходу из цеха.

Алеша, отстав от всех, проходит по коридору.