Киноповести

— Какой рапорт? Какая отставка? — раздраженно говорит генерал Сергею. — Нашли время…

Выстрелы. Крики на площади.

В дверь заглядывает адъютант:

— Простите, ваше превосходительство, нужно торопиться. Литовский замок занят бунтовщиками. Арестанты выпущены на свободу…

За открытой дверью видна паническая суета в коридоре штаба. Несут кипы каких-то папок, пробегают офицеры. Прихрамывающего старичка адмирала торопливо уводят два офицера.

Генерал, отвечая Сергею, поспешно достает бумаги из ящиков стола и рассовывает их по карманам.

— «Отставка»… — зло говорит он. — Оглянитесь, что с Россией… «Отставка»…

Адъютант снова заглядывает в дверь.

— Ваше превосходительство, Морская отрезана.

С треском вылетает зеркальное стекло в окне — с улицы стреляют.

— Иду-иду… «Отставка»…

И генерал быстро выходит из кабинета.

Стрельба усиливается.

…Сергей идет по улице. Все вокруг полно движения. Идут демонстранты. Мчатся легковые автомобили с установленными на них пулеметами и ощетинившиеся штыками грузовики. С пролетки разбрасывают листовки. На углах митингуют.

Г о л о с  л а к е я. …И я пошел домой. Возле нашего дома стояла толпа…

Сергей останавливается против темно-серого дома, смотрящего зеркальными окнами на Неву. Перед домом народ. Парадная дверь разбита, окна первого этажа высажены.

Сергей входит в переднюю. Кто-то хватает его за руку и тащит к вешалке.

— Тсс… тише… — шепчет ему на ухо старик швейцар. — Убьют вас, барин Сергей Александрович…

Он заводит Сергея за вешалку.

— Да в чем дело? — Сергей пытается освободиться из цепких рук старика.

— Тсс… молчите… бабушку вашу схватили, Ирину Александровну схватили…

Дом гремит от топота сотен ног. Кто-то сбегает по лестнице, и швейцар вдавливает Сергея в кучу висящих пальто.

— Тут ты искал? — спрашивает чей-то голос.

— Нет, это видать, ход в людскую.

— А ну проходи, посмотрим…

Голоса смолкают.

Швейцар выглядывает — никого.

Он поспешно открывает расположенную за вешалкой маленькую дверку и подталкивает к ней Сергея.

— Бегите…

Наклонившись, Сергей проходит в маленькую дверь. При этом он нечаянно толкает вешалку, и пальто падают на пол.

— Скорее, скорее…

Швейцар закрывает за ним дверь.

Через узкий проход Сергей выходит на заснеженный двор. Здесь стоят брошенные сани с медвежьей полостью, слева калитка. Сергей открывает ее и выходит на улицу. Он смешивается с народом, все еще стоящим перед особняком.

Сергея сдавливают со всех сторон. Вокруг шныряют какие-то подозрительные личности, торговки, лоточники.

— Ведут! Ведут!

Люди приходят в движение.

Сергей видит, как солдаты выводят из дома его бабушку Софью Николаевну. Рядом с ней, держа пистолет наготове, идет низкорослый студентик.

Толпа угрожающе надвигается.

— Сама стреляла! На месте поймали!

— Убить гадину!

Солдаты и вооруженные рабочие сдерживают людей, не подпуская их к машине, в которую садится старая княгиня. Она держится спокойно. Голова высоко поднята. Во взгляде — презрение к окружающим.

Толстая торговка хватает из своего ведра моченое яблоко и запускает им в старуху.

Яблоко, однако, попадает в лицо студента, охраняющего княгиню.

— Эх ты… стрелок… — говорит торговке рабочий. — Разве так целят?

Он берет у нее из ведра другое яблоко.

— Разбойник! Разбойник ты! — кричит торговка, пытаясь схватить его за руку. — Кто платить будет?

— Революция заплатит, тетка…

Рабочий размахивается и запускает яблоко в машину.

И снова — попадание в студента.

В толпе хохот.

— Еще ведут!

— Пустите, братцы!

— А это кто такая?

Из дома под охраной солдата выходит Ирина.

Новый взрыв негодования.

— И эта, видать, стреляла!

— Расстрелять их!

— К стенке!

Сергей окружен этой бушующей ненавистью со всех сторон.

Против старухи садится на откидное сиденье студент с револьвером.

— Можете убрать оружие, — презрительно говорит ему старуха. — Я вас не трону. И потом — у вас рука дрожит.

У студентика растерянный вид. Револьвер действительно дрожит в его руке.

Третье моченое яблоко попадает наконец в цель: оно сбивает старухе шляпу на нос, и с нее мигом слетает все аристократическое благородство. Старуха поправляет шляпу и зло отругивается:

— Хамье!..

Рядом с Софьей Николаевной усаживается Ирина. Против нее и на подножках — охрана.

Автомобиль отъезжает.

Г о л о с  л а к е я. Бабушку и сестру схватили и увезли на моих глазах. Все было кончено — у меня больше не было дома…

Сергей поворачивается и, проталкиваясь сквозь толпу, уходит.

Вот он идет уже по другой улице, зажав папиросу в углу рта, глубоко засунув руки в карманы шинели.

Г о л о с  л а к е я. Я не узнавал Петрограда. Я шел по незнакомой, враждебной стране, где люди почему-то ходят не по тротуарам, а по мостовым, где нет больше ни закона, ни права. Все было мне ненавистно в этой взбунтовавшейся черни — их грубые голоса, их лица, их одежда, их жесты. Все, все…

Мы видим, как Сергей идет по многолюдным улицам, как сидит он на скамейке в сквере, бредет по загородному шоссе, спит, свернувшись клубочком в деревенском сарае, пьет воду в избе, сидит, задумавшись, на обочине дороги и снова бесцельно бредет дальше.