Киноповести

Если раньше нельзя было быть уверенным, всерьез говорит Бороздин или шутит, то теперь это уже ясно по тому, как прыгают искорки смеха у него в глазах.

— Вы для нас в данный момент не конкретная личность, вы олицетворение, так сказать, русского революционного народа. А раз так, не то что одеколон — самые лучшие парижские духи…

Он принимает из рук жены флакон.

— …«Лориган» Коти…

И выливает духи в стакан.

Сидящие за столом наблюдают за тем, как, булькая, переливается драгоценная густо-желтая жидкость из флакона в стакан.

Высоко подняв тонкие брови, Ирина насмешливо смотрит на эту процедуру.

Г о л о с  г е н е р а л а. В конце концов, откуда мне было знать, что это за «Лориган Коти»? Я никогда ни о чем подобном не слышал. Конечно, я чувствовал какой-то подвох, чувствовал, что надо мной хотят подшутить. Я подумал — наверно, этот «Лориган» что-то очень крепкое и меня испытывают. Ну и решил: была не была, покажу, на что способен простой солдат…

— Прошу вас. Угощайтесь, — говорит хозяин.

Семен берет стакан.

— Ваше здоровье!

Он подносит стакан ко рту.

Хозяйка с ужасом смотрит, как, нюхнув духи, Семен морщится, делает над собой некоторое усилие и, наконец, опрокидывает жидкость в себя — целый флакон «Лоригана»!

Хозяйке делается дурно — она садится, схватившись рукой за сердце.

— Воды? — спрашивает ее сосед.

Хозяйка молча кивает головой.

А Семен накалывает на вилку хвост селедки и невозмутимо заедает им «Лориган».

Ирина, не выдержав этого зрелища, опускает лицо в ладони.

Ее плечи дрожат от сдерживаемого смеха.

Сергей складывает салфетку.

— Ну, с меня, пожалуй, хватит.

— Оставь, Сергей, — говорит ему Кирилл. — У тебя одни взгляды на вещи, у нас другие…

— Какие уж тут взгляды. Твое поведение имеет совсем другое название.

Сергей уходит.

Нина выбегает за ним в переднюю.

— Сережа… Сережа…

— Прости, но этот спектакль для меня невыносим…

Сергей открывает парадную дверь. Но он не успевает уйти. Из столовой появляется Кирилл.

— Я хочу получить объяснение, Сергей, — говорит он. — Ты, кажется, хотел что-то сказать о моем поведении…

— Да. Для вашего поведения, прапорщик Бороздин, есть название, и я его знаю.

— Я слушаю вас.

— Ради бога, — говорит Нина, — Сережа… Кира… Ради бога.

— Очень короткое название: измена.

Кирилл хватается за кобуру.

Нина бросается к нему, повисает на его руке.

— Вы изменили присяге, Бороздин. Вы забыли, что у нас есть еще государь и Россия еще жива… Еще жива… еще жива…

Сергей дрожит, по его щеке пробегает судорога — точно так же, как в тот миг, когда он увидел мертвого командира полка.

Резко хлопает дверь. Сергей сбегает по лестнице. А вслед за ним бежит Нина, стараясь его остановить.

На лестницу выходит и Кирилл.

— Сережа, — кричит Нина, — разве ты не знаешь, Сережа, ведь государь отрекся… Сережа…

— Остановись, Сергей!

Кирилл перегибается через перила.

— Государя нет, государь отрекся… — кричит Нина, идя за Сергеем.

Вдруг Сергей останавливается. До его сознания, наконец, дошел смысл этих слов.

Сергей хватает девушку за плечи, рывком приближает к себе.

Их лица рядом.

— Что ты сказала? Это ложь!

— Спроси Кирилла, спроси кого хочешь. Как же ты не знаешь? Все это знают, Сережа…

Помертвев, Сергей беспомощно оглядывается.

— Как же ты этого не знаешь? Где ты был? Ведь еще утром сегодня… — говорит, спускаясь с лестницы, Кирилл.

— Боже мой…

Сергей неожиданно опускается на ступеньку лестницы, прижимает лоб к холодным мраморным перилам и плачет, плачет, отвернувшись от всех.

Нина опускается рядом с ним.

— Сережа, не надо, дорогой мой… Сережа…

Но Сергей рыдает все сильнее и сильнее.

— Нельзя же так… Сережа… пойдем отсюда… Пойдем к нам…

Кирилл тоже наклоняется над ним.

— Ну, успокойся, Сергей, что делать…

— Оставьте меня! — Сергей вскакивает и бежит вниз.

Нина выбегает на улицу вслед за ним, зовет его:

— Сережа!

Вдруг Сергей оборачивается, бросается к ней. Он обнимает Нину и, ничего не видя вокруг — ни прохожих, ни ухмыляющихся кучеров, — судорожно целуя Нинины руки, горячо говорит:

— Ты одна осталась у меня… дорогая… все погибло… все… Иди, дорогая, иди…

— Я не могу тебя оставить в таком состоянии…

— Иди, иди. Потом… Я ничего не знаю. Ничего… Иди…

И Сергей уходит.

Рыжебородый, раскормленный кучер, подмигнув другим кучерам, изрекает:

— С жиру бесятся, буржуи.

Сергей идет по улице. Вокруг него бурлит революционная толпа.

Г о л о с  л а к е я. Что же мне было делать? Все погибло. России больше не существовало. У меня не было ни дома, ни долга, ни друзей, ничего. Ничего. Мелькнула мысль о самоубийстве. Очевидно, это было единственным выходом… Я не заметил, как очутился перед Таврическим дворцом…

Толпа возле Таврического дворца то сжимает, то относит в сторону Сергея, то повернет боком — он так и идет, сжатый кричащими, возбужденными людьми.

Ко дворцу непрерывно подходят воинские части.

Приближается флотский гвардейский экипаж. Высокий адмирал возглавляет колонну.

— Ах ты, мать честная, Кирилл Владимирович!

— Брат царя с красной тряпкой! — возмущается толстая дама.

— Так он ведь не родной…

— Все равно — великий князь, а признал революцию. Ну что ты скажешь… Конец света!