Киносценарии и повести

- Поверь, поверь, я ни в чем тебя не обвиняю, Тамазик. Я никогда ни в чем тебя не обвиню. Человек, когда он взваливает на себя что-то, рассчитывает силы. Хоть интуитивно. Ты знал, что я должна умереть, тебя хватило бы на два года для любого сопротивления!

- Неправда, - так же шепотом, лихорадочно возразил Тамаз. - Я первый раз сделал тебе предложение, когда ничего не знал!

- Нет-нет, не перебивай, это не так, это не так! Ты сделал предложение. Но ничем бы это не кончилось. Ведь все были против: друзья, родители! Ничем бы и не кончилось - вот и все!

- Кончилось бы, кончилось! - убеждал Тамаз.

- Вот именно - кончилось бы! - поймала Ирина возлюбленного на невольном каламбуре. - А тут на два года! Я и сама такая ж. Мне, когда поставили диагноз, предложили операцию - я почему отказалась? Тоже рассчитывала силы. Знала, что умереть - мне их хватит, а вот бороться за жизнь! Человек не обязан быть железным. Подвиг - это мгновенная концентрация духа. Во всяком случае - ограниченная во времени!

- Почему мы сидим здсь?

- А ты что? - чувствовалось: Ирина задаст сейчас главный вопрос, - ты приехал! надолго?

- Навсегда, - твердо ответил Тамаз. - Если тебе плохо в Тбилиси!

- Нет, Тамазик, нет! - продолжала бить Ирину лихорадка. - Я благодарна за твой приезд. Но это тоже только хорошие намерения. Родные, друзья! Работа, в конце концов!..

!Разговор казался бесконечным, ходил кругами, поэтому, когда мы увидели наших героев бредущими зимними ночными улицами - беззащитные цветы на морозе, парижское чудище на вязнущих в снегу колесиках: очень эффектно! - выяснилось, что продолжается он как бы с той самой точки, с того самого многоточия, на котором оставили мы его в зале:

- !Тбилиси сказка, Страна Чудес, Зазеркалье! Но маленькую Алису туда не пропишут!

- Как не пропишут?! Как, то есть, не пропишут?!

- Подожди, подожди, миленький! Я не в том смысле. Да хоть бы и в том. Натэла Скорпионовна!

- Зачем ты ее так назвала?!

- Извини, Тамазик, само сорвалось. И ты прав, что одернул. Это твоя мать! Ты здесь все равно не выживешь!

- Совсем меня презираешь, да? Не считаешь мужчиной?

- Считаю, миленький, считаю. Я верю: ты способен на все. Ради меня, ради любви! Ради своей гордости. Но ты сломаешься тут, один, и я никогда себе этого не прощу.

- Как один? А ты?

- А я не в счет. Я - с минусом. Меня самое надо поддерживать!

!Фигурки уменьшались, таяли. Слова затихали!

У подъезда поджидал квадратный Васечка.

- Эй, парень, - сказал Тамазу. - Отойдем? А ты, Ира! давай. Давай-давай отсюдова!

- Васечка! - бросилась к нему перепуганная Ирина. - Это ж муж мой! Оставь нас, пожалуйста, в покое!

- Я сказал: чеши! Я тебя предупреждал? Предупреждал, спрашиваю?

- Тамаз, не надо! - крикнула Ирина. - Не связывайся! Беги! - и кивнула на дверь парадной. - Я его подержу!

Но тут и сам Тамаз прикрикнул:

- Уйди-уйди! Подожди в подъезде! Ну! Кому сказано?!

- Если что с ним случится, Васечка! - тихо произнесла Ирина.

- Слушай, - добавил Тамаз. - Кто тебя просит за меня заступаться, а? Я тебе кто: ребенок? женщина?! Уйди!..

Ирина убежала в парадную.

Тамаз пошел на Васечку.

Ирина бросила цветы на заплеванный пол, принялась трезвонить, кулачком колотить во все двери подряд. И, перелетая на второй этаж, увидела мельком в окне, как блеснул зайчик предподъездного фонаря на полоске отточенной стали, которою ударяет Васечка Тамаза.

У Ирины буквально отнялись ноги, и Тамаз успел уже осесть, а Васечка подчеркнуто спокойным шагом полураствориться в темноте, пока она нашла в себе силы выбежать на улицу, броситься к супругу.

На первом этаже одна из дверей, наконец, отворилась. Заспанный мордоворот в трусах высунул голову:

- Эй, кто тут народ будоражит?!

- Ты что, правда спала с ним? - Тамаз приоткрыл глаза, приходя в себя после шока, и это были первые его слова!

28.12.90

Вымыв и с психопатической тщательностью вытерев руки, сопровождаемый Ириною, одетой в умопомрачительное парижское nйgligй, брезгливо лавируя меж мокрыми пеленками, корытами и детскими велосипедами, бормоча под нос:

- Ужель та самая Татьяна? - Антон Сергеевич шел коммунальным общежитским коридором и только в конце его, у последнего, квартирного, выхода приостановился, взял Ирину за плечи, развернул, запустил руку в распах ее халатика и внимательно, не глазами - пальцами, осмотрел грудь.

- М-да! - хмыкнул.

Высунувшись из кухни, за ними давно уже наблюдала нечесаная соседка, исполнявшая в "Даме с камелиями" заглавную роль. Но Ирину не смутило и это, как не смутил докторов жест.

Антон Сергеевич вынул руку из распаха, сказал:

- Прости, пожалуйста, за тот вечер! За дурацкие приставания: как к горничной!

- Бросьте, Антон. Я уж и думать забыла.

- А я все помню, помню, помню! - с несколько наигранной страстью просопел доктор. - Недооценил тебя. - И промурлыкал не то иронически, не то всерьез: - Я так ошибся, я так наказан. Выходи за меня.

- Что? - не поверила ушам Ирина. - Вы ж только что лечили моего мужа.

- Ну, это! - пренебрежительно махнул Антон рукою.

- Что? - до смерти перепугалась Ирина. - Он не выживет?