Киносценарии и повести

Черная "Волга" 3102 с круглой цифрой госномера стала рядом. Откормленный жлоб в рубахе с галстучком - пиджак на вешалке между дверей - уставился оценивающе-вопросительно.

- В Текстильщики! Во как надо! - черканула Нинка большим пальцем по горлу.

Жлоб подумал мгновенье и щелкнул открывальным рычажком:

- Садись.

- Я! - замялась Нинка. - Я не одна, - и кивнула в сторону дерева, монаха.

Жлоб отследил взгляд, снова щелкнул рычажком - теперь вниз, врубил передачу.

Нинка вылетела на дорогу, выросла перед капотом, раскинув руки.

- Не пущу! - заорала.

Жлоб отъехал назад, снова врубил переднюю и, набычась, попытался с ходу объехать Нинку. Но та оказалась ловче, жлоб едва успел ударить по тормозам, чтоб не стать смертоубийцею.

- Ф-фавен! - сказала Нинка. - Человеку плохо. Ну - помрет? Номер-то твой я запомнила!

- Помрет!.. - злобно передразнил жлоб сквозь зубы. - Нажрутся, а потом! - и, обойдя машину, открыл багажник, достал кусок брезента, бросил на велюровое заднее сиденье. - Две сотни, не меньше!

- Где я тебе эти сотни возьму?! - буквально взорвалась Нинка и вспомнила с тошнотою, как выкладывал Ашотик зеленую бумажку на столик в парикмахерской. - Помоги лучше!

- Это что ж, за так?

- Вот! - дернула Нинка на себе кофту, так что пуговицы посыпались, вывалила крепкие, молодые груди. - Вот! Вот! - приподняла юбку, разодрала, сбросила трусики. - Годится? Нормально?! Стоит двух сотен?

Глазки у жлоба загорелись. Он потянулся к Нинке.

- П'шел вон! - запахнула она плащ. - Поехали. Отвезешь - там!

Они катили уже по Москве. Нинка держала голову бесчувственного монаха на коленях, нежно гладила шелковистые волосы.

- Слушай, - сказала вдруг жлобу, поймав в зеркальце сальный его взгляд. - А вот какой тебе кайф, какой интерес? Я ведь не по желанию буду! Или ты, с твоей будкой, по желанию и не пробовал никогда?

- Динамо крутануть собралась? - обеспокоился жлоб настолько, что даже будку пропустил. - Я тебе так прокручу!

- Никак ты мне не прокрутишь, - презрительно отозвалась Нинка. - Да ты не бзди: я девушка честная. Сказала - значит все.

Жлоб надулся, спросил:

- Прямо?

- Прямо-прямо, - ответила Нинка. - Если куда свернуть надо будет тебе скажут!

Поворот, другой, третий, и "Волга" остановилась у подъезда старенькой панельной девятиэтажки.

- Как предпочитаешь? - спросила Нинка жлоба. - Натурально или! - и нагло, зазывно обвела губы остреньким язычком.

- Или, - закраснелся вдруг, потупился жлоб и в меру способностей попытался повторить нинкину мимическую игру.

- Пошли.

Нинка осторожненько, любовно переложила голову монаха на брезент, выскользнула из машины. Жлоб уже стоял у парадного, держался, поджидая, за дверную ручку.

- Вот еще, - бросила. - Всяких ф-фавенов в свой подъезд водить! После вонять будет. Становись, - и подпихнула жлоба к стенке, в угол, сама опустилась перед ним на колени.

Монах приподнялся со стоном на локте, взглянул в окно, увидел Нинку на коленях перед водителем!

Нинка снова как почувствовала, обернулась, но толком не успела ничего разглядеть, понять: пыхтящий жлоб огромной, белой, словно у мертвеца, ладонью вернул ее голову на место.

Монах закрыл глаза, рухнул на сиденье.

Как бешеная, загрохотала у него в ушах электричка, из темноты выступило, нависло лицо с холодными, пустыми, безжалостными глазами.

- Посчитаемся, отец Сергуня? - произнесло лицо. - Ты все-таки в школе по математике гений был, в университете учился. Шесть человек - так? Трое - по восемь лет. Двое - по семь. И пять - последний. Итого? Ну? Я тебя, падла, спрашиваю! Повторить задачку? Трое - по восемь, двое - по семь, один - пять. Сколько получается?

- Сорок три, - ответил отец Сергуня не без вызова, самому себе стараясь не показать, как ему страшно.

- Хорошо считаешь, - похвалило лицо. - Если пенсию и детский сад отбросить, получается как раз - жизнь. Но один - вообще не вернулся. Так что - две жизни.

И короткий замах кулака!

!от которого спасла монаха Нинка, пытающаяся привести его в себя, вытащить из "Волги": водитель нетерпеливо переминался рядом и, само собой, помогать не собирался.

- Ну, вставай, слышишь, монах! Ну ты чо - совсем идти не можешь? Я ведь тебя не дотащу! Ну, монах!

Он взял себя в руки: встал, но покачнулся, оперся на Нинку.

- Видишь, как хорошо!

А жлоб давил уже на газ, с брезгливой миною покидая грязное это место.

Когда в лифте настала передышка, монах вдруг увидел Нинку: расхристанную, почти голую под незастегнутым плащиком, и попытался отвести глаза, но не сумел, запунцовелся густо, заставил покраснеть, запахнуться и ее.

Переглядка длилась мгновение, но стоила дорогого.

- Ты не волнуйся, - затараторила Нинка, скрывая смущение, - мы с бабулькой живем. Она у меня! Она врач, она знаешь какая! Тебе, можно сказать, повезло!

Утреннее весеннее солнце яростно било в окно.

Монах спал на высокой кровати, пока тонкий лучик не коснулся его век. Монах открыл глаза, медленно осмотрелся. Чувствовалось, что ему больно, но, кажется, не чересчур.