Киносценарии и повести

Дама медленно оглядела Нинку с головы до ног, что последняя и приняла за ответ положительный.

- Здравствуйте.

- Здравствуйте, - отозвалась дама. - А вы очень хорошенькая.

- Знаю, - сказала Нинка.

Дама открыла дверь и вошла в прихожую не то что бы приглашая за собою, но, во всяком случае, и не запрещая.

- Вы застали меня случайно. Мы с мужем живем в Комарово, на даче. Мне понадобились кой-какие мелочи, - расхаживала дама по комнатам, собирая в сумку что-то из шкафа, что-то из серванта, что-то из холодильника.

Нинка, едва не рот разинув, осматривала очень ухоженную, очень богатую квартиру, где вся обстановка была или антикварной, или купленною за валюту. Компьютер, ксерокс, факс, радиотелефон! Подошла к большой, карельской березою обрамленной юношеской фотографии Сергея.

- Есть у вас время? Можете поехать с нами. Вернетесь электричкой.

- А Сергей! - надеясь и опасаясь вместе, спросила, - там?

- Где? - прервала дама сборы.

- Ну! на даче?

- Сергей, милая моя, в Иерусалиме.

Нинка вздохнула: с облегчением, что жив, не убили что вряд ли доступен сейчас Арифметику и его дружкам, но и огорченно, ибо очень настраивалась увидеть монаха еще сегодня.

- И, судя по всему, пробудет там лет пять-шесть. Или я приняла вас за кого-то другого? Это вы - его скандальная любовь?

- Н-наверное! - растерялась Нинка, никак не предполагавшая, что уже возведена в ранг скандальной любви.

- Это в от него беременны?

- Я? Беременна? Вроде нет.

- Странно, - сказала дама, продолжая прерванное занятие. - Вы из Москвы? Ладно, поехали. Там разберемся. Звать вас - как?..

Ехали они в "мерседесе" с желтыми номерами. Вел седой господин в клубном пиджаке.

- Вы у нас что, впервые? - спросила дама, сама любезность, понаблюдав, с каким детским любопытством, с каким восхищением глядит Нинка за окно.

- Угу, - кивнула она. - А это чо такое?

- Зимний дворец. Эрмитаж.

- Здрово!

- А вот, смотрите - университет. Тут Сережа учился. Полтора года. На восточном.

Нинка долгим взглядом, пока видно было, проводила приземистое темно-красное здание.

Это была та самая дача, из мансардного окна которой выпрыгнула обнаженная девушка, и, хотя последнее произошло несколько лет назад, дача парадоксальным образом помолодела, приобрела лоск.

Седой водитель "мерседеса" в дальней комнате говорил по-немецки о чем-то уж-жасно деловом с далеким городом Гамбургом, кажется, о поставках крупной партии пива, а Нинка с дамою сидели, обнявшись, на медвежьей шкуре у догорающего камина, словно две давние подружки, зареванные, и причина их несколько неожиданно внезапной близости прочитывалась на подносе возле и на изящном столике за: значительное количество разноцветных крепких напитков, большей частью - иноземного происхождения.

Впрочем, сережину маму развезло очевидно сильнее, чем Нинку.

- Я! понимаешь - я! - тыкала дама себе в грудь. - Я во всем виновата. Сереженька был такой хруп-кий! Такой тон-кий!.. Дев-ствен-ник! - подняла указательный перст и сделала многозначительную паузу. - Ты знаешь, что такое девственник?

- Не-а, - честно ответила Нинка.

- Ты ведь читала Чехова, Бунина! "Митина любовь"!

- Не читала, - меланхолически возразила Нинка.

- А у меня как раз, понимаешь, убийственный роман. Вон с этим, - пренебрежительно кивнула в сторону немецкой речи. - Странно, да? Он тебе не понравился! - погрозила.

- Понравился, понравился, - успокоила Нинка. - Только Сережа - все равно лучше.

- Сережа лучше, - убежденно согласилась дама. - Но у меня был роман с Отто. А Сережа вернулся и застал. Представляешь - в самый момент! Да еще и! Ну, как это сказать! Как кобылка.

- Раком, что ли?

- Фу, - сморщилась дама. - Как кобылка!

- Ладно, - не стала спорить Нинка. - Пусть будет: как кобылка.

- А я так громко кричала! Я, вообще-то, могла б и не кричать, но я же не знала, что Сережа!

- А я, когда сильно заберет, - я не кричать не могу!

- И все. Он сломался. Понимаешь, да?

- Ушел в монастырь?

- Нет! сломался. Он потом ушел в монастырь. Перед самым судом. Но сломался - тогда. Я, значит, и виновата. Он, когда христианином сделался - он, конечно, меня простил. Но он не простил, неправда! Я знаю - он не простил!

- Перед каким судом?

- Что? А! Приятели вот сюда, - постучала дама в пол сквозь медвежью шкуру, - затащили. Напоили. Мы с его отцом как раз разводились, дачу забросили, его забросили. А он переживал! Хочешь еще?

- Мне хватит, - покрыла Нинка рюмку ладонью. - А вы пейте, пожалуйста.

- Ага, - согласилась дама. - Я выпью, - и налила коньяку, выпила.

- Ну и что - дачу?

- Какую дачу? А-а! Девица от них сбежала. В окно выбросилась. Вообще-то, раз уж такая недотрога, нечего было и ехать. Правильно? Голая. Порезалась вся. А была зима, ветер, холодно! Ну, она куда-то там доползла, рассказала! Ей ногу потом ампутировали. Вот досюда, - резанула дама ребром ладони по нинкиной ноге сантиметра на три ниже паха.

- И Сережка всех заложил?

- Зачем? - обиделась дама. - Зачем ты так говоришь: заложил? Зачем?! Он потрясен был!

- Пьяный, вы же сказали!