Киносценарии: Нечаянные радости. Светлый ветер. Потусторонние путешествия

В трапезной ужинали. За длинными столами сидели монахи, послушники и ели в полной тишине, молча и скучно, словно совершали надоевший обряд. Перед каждым на деревянной тарелке лежали лепешки и горстка земляных орехов. На столах стояли глиняные кувшины с водой.

О. Мартин и о. Григориус сидели во главе стола и молча пили воду из глиняных кружек.

Филипп, не прикасаясь к еде, старался взглядом встретиться с глазами о. Григориуса. Трапеза кончалась. Прочли молитву, и, встав друг за другом, все двинулись к деревянному корыту, где, ополоснув свои миски, сложили их ровной горкой. Филипп вышел со всеми, так и не прикоснувшись к еде.

Деккер сидел на земле среди высоких олив. Рядом с ним стояла большая клетка, полная лягушек, ползающих и прыгающих друг по другу. В сухой траве посвистывал ветер. Склоны далеких гор были покрыты облаками.

— Профессор, куда вы девались? — послышался голос Клафа. — Дверь заперта изнутри. Я стучал полчаса, думал, с вами что-нибудь случилось.

— Я вылез в окно... — сказал Деккер. — Хотел хоть ненадолго избавиться от вас и побыть один. Вы человек полезный. В работе. Но иногда вы становитесь невыносимы.

— Бессонница? — сказал Клаф. — Апокалиптическое восприятие? Но ведь вы нашли способ — лечь на землю и смотреть в небо.

— Перестаньте фиглярствовать! — вдруг злобно крикнул Деккер.

— Я не фиглярствую, — тихо ответил Клаф. — Я сам часто прибегаю к вашему методу.

— Поймите, — сказал Деккер после паузы. — Мы в тупике... — он ткнул ногой в клетку с лягушками. — От решения проблемы мы сейчас так же далеки, как и пятнадцать лет назад.

— Мы не готовы!.. Просто не готовы!.. Мы переоценили свои силы! Может быть, вам пойти отдохнуть? — сказал Клаф. — А этим займусь я?

Лягушки в клетке проявляли беспокойство, образовав некий странный, словно парящий внутри клетки, рой.

— Занимайтесь, — безразлично сказал Деккер и встал. — Занимайтесь, а мне надоело быть этаким непризнанным гением.

Он усмехнулся, махнул рукой и, тяжело волоча ноги, поплелся в сторону монастыря. Остановился.

— Пока я был молод, горяч и гоним, — крикнул он издали, — я думал, что эта проблема разрешима на пересечении физики, биологии и физиологии... Но теперь, после пятнадцати лет тяжелого труда и размышлений, я понял — нет, милые мои... Здесь нужен гораздо более широкий синтез... Синтез нравственности и знания, науки и морали, разума и инстинкта... Не знаю, может, кто-нибудь, когда-нибудь и достигнет этого, но я не могу и не хочу! — воскликнул он неожиданно громко. — Ибо веры во мне более нет, и в Боге я начал сомневаться... Начал сомневаться даже в Ньютоне, создателе той Вселенной, в которую наука верит уже два столетия... Я весь в сомнениях, господа, я мертв... Отрекаюсь! — крикнул он визгливым голосом.— Прощайте! — Он церемонно поклонился и пошел полем к монастырским стенам.

— Простите, профессор! — тревожно позвал Клаф и, нагнав Деккера, взял его за руку. — Мне кажется, вы сегодня совсем уж дурно выглядите... Я как-то сразу не понял...

— Оставьте! — крикнул Деккер и, с силой вырвав руку, чуть не побежал по дороге.

Окна были завешены циновками. Кроме профессора в келье был служка, низенький монашек, который занимался уборкой.

— Что-то душно, — сказал Деккер, расстегивая рубаху.

— Дождь будет, — сказал монашек.

— Тебе тоже душно? — спросил Деккер.

— На солнце работать? Злобствовать.

— Да, ропот — это прихоть, — сказал Деккер. — Помнишь, монах? «Пришельцы между нами стали обнаруживать прихоти, а следом за пришельцами и подлинные сыны сидели и плакали и говорили — кто накормит нас мясом?..»

Деккер порывисто подошел к столу, где лежало множество книг с закладками, взял одну.

— «... Мы помним рыбу, которую в Египте мы ели даром, огурцы и дыни, и лук, и репчатый лук, и чеснок. А ныне душа наша изнывает, ничего нет, только манна в глазах наших...»

— Это Числа, — сказал монах. — Капитул одиннадцатый. Далее сказано: «Манна же была подобна кориандровому семени. Народ ходил и собирал ее и молол в жерновах...»

— А ты любишь Бога?

— Страшно вы очень спрашиваете, — сказал служка.

— Почему страшно? — спросил Деккер

— Больны вы душой. Жалко мне вас...

— Спасибо тебе, — тихо ответил Деккер.

— Не любят вас в монастыре, о. Григориус — человек добрый, хороший, а о вас говорит дурно.

— Жалко, — сказал Деккер. — Я пришелец, а о пришельцах зачем плохо говорить... Они приходят и уходят... Но вам, постоянным жителям этого мира, разве хоть иногда не хочется задуматься?.. Вот слушай. — он открыл другую книгу: — «...Взгляни, друг мой, на подлинные деяния этого христианского мира. Они воистину взывают к Иисусу, единственному сыну в момент нужды, но они забывают Его учение и Его жизнь, как упрямые дети, пренебрегающие предупреждением. Они погрязли во всех видах невоздержанности, гордости и порока. Где вы видели милосердие в этом немилосердном мире?»

— Нечистые книжки вы читаете, — сказал служка. — О таких книжках и говорит о. Григориус... Вы Бога не любите, — испугался вдруг он, пораженный страшной догадкой.

— Тебя как зовут? — спросил Деккер.

— Иаков, — сказал монах.