Киносценарии: Нечаянные радости. Светлый ветер. Потусторонние путешествия

— Хм... А ты с ангелом никогда не дрался? А, Иаков? Пошел вон, — неожиданно тихо и холодно сказал Деккер, — передай настоятелю, чтобы мне прислали другого.

Когда Иаков скрылся за дверью, Деккер с силой, подняв пыль, сорвал с окна циновку. Жаркое солнце потоком хлынуло в келью. Профессор стоял, запрокинув голову. Впервые за весь день лицо его было спокойно, но странно, как лицо человека, говорящего с самим собой.

«Мыслю, следовательно существую, сказал пришелец Декарт. Человеку, который мыслит, не нужно иметь доказательств бытия... Ну, а исходная идея — вот где Декарт запутался... Кто создает исходную идею?.. Где исходная идея нашего мира?.. Кем она рождена?.. Вот где тупик, мешающий человеку жить и созидать... Декарт умер от воспаления легких... Пришел и ушел, не завершив труда... Тот, кто сможет завершить свой труд, поймет исходную идею... Только не я... Это будет кто-то другой. Жаль... Как жаль... Ах, как жаль...»

И он горько заплакал.

Филипп шел по горной тропинке в сторону нищей деревни, дома которой лепились к скалам. Кое-где на склонах сухо желтели тощие виноградники. Темнолицые люди окучивали лозы мотыгами. У высохшей горной речушки несколько костлявых буйволов лизали мокрый песок.

В центре деревни, на небольшой площади был сооружен дощатый сарай с крестом.

— У вас тут умирает кто-то. В каком доме? — спросил Филипп.

Умирающему было лет тридцать. Он в беспамятстве лежал на циновке, укрытый кошмой. Вся семья его: отец, мать, жена, братья и сестры — толпилась в тесном помещении, что еще более усиливало духоту. Филипп сидел на полу, ожидая, когда к умирающему вернется сознание. Тот уже несколько раз приходил в себя, но ненадолго, смотрел бессмысленно и вскоре вновь впадал в оцепенение. Вдруг он открыл глаза.

— Что? — тихо спросил он.

— Я пришел тебя исповедать, — сказал Филипп.

На лице умирающего появилось что-то похожее на усмешку.

— Опоздал ты.

— Почему? — спросил Филипп.

— Я уже был там, — сказал умирающий.

— Где?

— Там... Я ненадолго...

Филипп беспомощно оглянулся по сторонам.

— Смешно, — еле слышно сказал умирающий.

— Почему смешно? — спросил Филипп.

— Так, — сказал умирающий. — Ничего там нет нового.

— Там всё, как здесь? — взволнованно спросил Филипп.

— Нет. Там другое всё... Но к этому так быстро привыкаешь, что всё кажется не новым, а как будто ты был там всегда.

— И что ты там делал?

— Я... шел... Я шел там... Мягко там... Нога вязнет...

— Как в болоте? — спросил Филипп, с жадностью ловя каждое слово.

— Нет, — сказал умирающий. — Чисто. Нога вязнет, а следов не остается. Я нарочно оглядывался. Прошел человек и точно не ходил.

Умирающий слабел.

— А ты чувствовал себя? — спросил, приблизившись вплотную к его лицу, Филипп. — Ты был один?

Умирающий молчал. Местный знахарь приблизился к нему, держа тарелку с вином, в которой он намочил губку.

Филипп схватил губку и прижал ее к губам умирающего. Тот снова открыл глаза.

— Говори, — потребовал Филипп.

— Что? — тихо спросил умирающий. — Кто ты?

— Ты рассказывал мне, — нетерпеливо говорил Филипп. — Ты говорил, как был там…

— Уйди…

— А Бог? Ты видел Его?

— Нет, — сказал умирающий. — Ничего там нет. Ничего нового. Идешь — отдыхаешь, опять идешь — отдыхаешь в тени…

— В тени? — вздрогнул Филипп — В какой тени?

— В тени от дерева, — сказал умирающий.

— Какого дерева?

— Шелковица. Ветви ее касались каменной стены.

Филипп смотрел на него в растерянности.

— Да ты дурачишь меня, — злобно прошипел он. — Ты обманывал меня. Скажи, ты обманул меня?

Филипп вырвал губку из рук знахаря и снова прижал ее к губам умирающего.

— Прошу тебя... Это очень важно... Ты обманул меня? Да?

Умирающий молчал.

— Он умирает, — сказал знахарь.

И приблизившись к умирающему, принялся вливать ему в рот какую-то темную жидкость.

Духота была нестерпимая. И низкие тучи и, застывшие в неподвижности деревья — всё настолько напряглось, что казалось, достигло предела. Филипп вышел на дорогу. Некоторое время он шел, задумавшись и глядя в землю. Потом вдруг повернулся и бросился назад. Почти бегом он достиг двора, пересек его и снова вошел в дом. Родственники столпились у циновки.

— Мне спросить надо, — просил Филипп, словно в лихорадке, протискиваясь к циновке, — я забыл... самое главное... забыл узнать.

— Нельзя к нему, — сказал знахарь. — Видишь!

Сын кузнеца лежал без дыхания, со спокойным лицом и закрытыми глазами.

Филипп снова вышел во двор. Тут уже всё переменилось. Деревья гнулись от ветра, стало прохладнее, и наконец, точно прорвало и миновало что-то, хлынул ливень. И вдруг в потоках дождя какой-то предмет пролетел в воздухе и шлепнулся у ног Филиппа. Это была лягушка. Следом шмякнулась вторая, затем третья. Весь мокрый стоял Филипп под дождем и смотрел на падающих с неба лягушек.

Филипп шел по монастырскому коридору, неся на подносе укрытый чистой салфеткой обед. Его нагнал Иаков.

— Тебя к доктору Деккеру в услужение направили?

— Да.

— Он тебя хорошо принял?

— Хорошо. — сказал Филипп.

— Больной он... — сказал Иаков. — Покой ему нужен. Я при нем был. Только недолго. Выгнал он меня. Ты с ним не спорь.

— Меня не выгонит, — сказал Филипп.