Кинжал для левой руки

Эпизоды отчаянного плавания командира «Святого Петра» престранным образом вклинивались в его обыденную институтско-городскую жизнь, отчего все текущие и грядущие хлопоты, беды и радости вдруг стали казаться Алексею Сергеевичу унылыми, блеклыми, пресными. Он заболел «Святым Петром», и эта болезнь захватила его гораздо сильнее, чем все прочие былые страсти, а уж отдаваться своим увлечениям Шулейко умел, так что каждое из них — и подводная охота, и велосипед, и собирательство старинных фотоаппаратов — превращалось в самую настоящую манию.

Вот и в эти суматошные дни, как ни была забита голова экспедиционными отчетами, выборами нового директора, переживаниями за Вадима, Шулейко то и дело возвращался мыслями к Михайлову, к тайне его одиночного плавания.

Всякий раз, когда он вчитывался в новые странички дневника, ему чудилось, что он держит в руках только что принятую радиограмму, что «Святой Петр» все еще там, в океане, дрейфует по воле волн и течений, что стоит только всполошить аварийные службы — и еще можно успеть прийти на помощь обреченной субмарине. Но он хорошо помнил, как высвобождал из окостеневших пальцев иссохшую планшетку. Выходило так, что капитан 2-го ранга Михайлов из рук в руки передал ему свой дневник. И не кому-нибудь, а лично ему, Алексею Сергеевичу Шулейко. От этой неотвязной мысли можно было повредиться в уме…

Глава вторая. Марина в синем свете

Октябрь в Севастополе — время желтых акаций, когда их огромные плоские стручки хрустят под ногами прохожих, когда свежий ветер с моря раскачивает на белых севастопольских балкончиках зелено-фиолетовые плети плюша, когда на Приморском и Историческом, Большой Морской и Корабельной слетают, продираясь шипами сквозь листву, каштаны, бьются об асфальт, лопаются и их маслянистые полированные ядра долго прыгают по мостовым и тротуарам…

Ничего этого Шулейко не замечал. Работал.

В дверь ихтиологической лаборатории ИНБЮМа заглянула молодая женщина в модных очках, с репортерской сумкой через плечо.

— К вам можно? — спросила она. — Я из «Славы Севастополя». Елена Козаченко. А вы отец Вадима Шулейко?

— Да, — с тяжким вздохом признался Алексей Сергеевич. — Присаживайтесь.

Он убрал со стула зубастую челюсть акулы. Гостья села, устроив на коленях сумку, а на сумке — блокнот.

— У меня к вам несколько вопросов. Ваш сын рос в обеспеченной семье?

— Вполне. Я научный работник. Моя жена преподавала музыку.

— То есть мальчик вырос в интеллигентной среде, родители, можно сказать, оба — педагоги.

— Можно сказать так!

— Чем он увлекался?

— Да, пожалуй, всем, чем увлекаются его сверстники. Ходил в секцию каратэ, ну, магнитофон, само собой… Любит Высоцкого. Сам неплохо играет на гитаре. И даже песни сочиняет.

— Послушать можно?

— Нет проблем! — повеселел Алексей Сергеевич. Он достал из стола компакт-кассету, отыскал среди всевозможной аппаратуры диктофончик, нажал клавишу. Некрепкий юношеский тенорок бодро лег на гитарные переборы:

Не прячут в море спины

Акулы и дельфины…

— Эту песню он написал на острове Змеиный. Я брал его с собой в экспедицию. Однажды мы погружались с ним с аквалангами. Вдруг видим: перед нами — рыба! Там сеть, а в ячейках застряла кефаль. Вадим подплыл и, рискуя зацепиться баллонами, стал высвобождать рыбин из сети. Они выплывали из его рук, словно птицы, выпущенные на свободу… На берегу я его спросил: «Зачем ты это сделал?» — «Это был рыбий концлагерь. Я устроил им всеобщую амнистию».

Есть правда ли на свете?!

Коль почему-то метит

Гарпунной пушки дуло

В дельфина, не в акулу.

Шулейко выключил диктофон. Журналистка недоуменно пожала плечами.

— И все-таки я не понимаю, как при таких задатках мальчик превратился в вандала?!

— А вы с ним виделись?

— Еще нет.

— Так вот спросите его об этом сами! — зло отрезал Алексей Сергеевич.

В канун замечательно строенных выходных дней — Седьмого ноября и субботы с воскресеньем — неожиданно позвонила из Ялты Зоя, «знойная звезда советской этнографии».

— Алексей Сергеевич, не собираетесь ли вы в наши края?

— Нет. Но если это нужно…

— Да-да-да! Это нужно видеть своими глазами. Приезжайте обязательно! Только захватите с собой картину. Любую. Важен только размер — метр на шестьдесят пять. Запомнили? Сюжет неважен. Меня вы найдете в пансионате Академии наук, второй корпус, семнадцатая комната… Не удивляйтесь моей просьбе. Потом все поймете.

Чувствовалось, что Зою так и подмывает сказать, что именно нужно видеть своими глазами, что удивит, ошеломит, но она сдержалась, а Алексей Сергеевич выпытывать не стал и в тот же день, укороченный на работе как предпраздничный, отправился рейсовым «Икарусом» в Ялту, которую в общем-то терпеть не мог из-за пошлого курортного ажиотажа, сотрясавшего этот некогда тихий и благодатный городок.