Кинжал с мальтийским крестом

Александр просто онемел. Ну и Литта, ну и хитрец!.. Какую закинул наживку.

Мнение князя Шварценберга мгновенно изменилось на прямо противоположное, и он сразу же предложил:

– Знаешь, я тут подумал, ты можешь вообще ничего не писать Юлию Помпеевичу. Мне нужно самому с ним объясниться. Хотя бы ради памяти дяди Иоганна. Я давно веду переговоры о покупке подмосковного имения, принадлежавшего раньше моему деду, Румянцеву. Вот я и совмещу два дела: выкуплю родовую вотчину и повидаюсь с графом Литтой.

– Мне всё равно – делай что хочешь, – хмыкнула Юлия. – Только имей в виду, что я богаче этой твоей вдовой маркизы.

– Я это прекрасно знаю, – расхохотался Александр, – но ты ведь замужем.

– Да! Хоть и за подлецом, но разводиться не хочу, – подтвердила Самойлова. – Но раз мы закончили с делами, может, накормишь меня приличным обедом, да я поеду дальше? Ты даже не представляешь, как я соскучилась по Риму.

– Разве я могу отказать столь прекрасной даме? – всё ещё смеясь, отозвался Александр.

– По-моему, ты только что это сделал, – заметила его гостья. – Но, так уж и быть, по старой дружбе я тебя прощаю.

Под беззаботный щебет графини Самойловой обед прошёл на редкость сердечно, а ещё через полчаса гостья уехала в Прагу. Её экипаж ещё не успел выехать за ворота, как хозяин замка кинулся собирать вещи. Вскоре он и сам отправился в дорогу, только Юлия стремилась на юг, а путь Александра лежал на север.

Москва встретила Александра проливным дождём. Ветер крутил ледяные струи, бился в стёкла его экипажа. И это в конце ноября!.. Когда ямщик остановил тройку у флигеля дома Румянцевых, продрогший Александр, уже несколько часов мечтавший о лафитнике крепкой русской водки и раскалённом самоваре, был сильно удивлён: света в окнах не было. Ни тётки, ни её мужа дома не оказалось. Заспанная кухарка сообщила, что её хозяева так и остались жить в доме Чернышёвых на Тверской, а здесь она осталась одна. Так что лишних печей не топила и стряпать тоже не собиралась.

– Затопи в моей прежней спальне и в гостиной, – распорядился Александр, – и нагрей побольше воды, хоть умоюсь с дороги.

Пока кухарка возилась с печами, он вышел по переулку на Покровку и, недолго думая, обосновался в ближайшем трактире. Выпив полстакана анисовой, он принялся за суточные щи с расстегаями и, наконец-то согревшись, успокоился и подобрел. Теперь можно было подумать и о собственных делах. Родня Александра расстроила – загостилась в чужом доме. Что за привычка такая – побираться? С какой стати Алина живёт у Чернышёвых да ещё и мужа туда заселила? Одно дело, когда в доме жила Лив, но её ведь там давным-давно нет. Тётка унижалась сама и этим унижала главу семьи!

Впрочем, совесть тут же шепнула, что у самого рыльце в пушку. Кто не пустил Эрика в Богемию? Александр сам написал фон Массу письмо, чтобы тот не спешил – оставался в России, пока не поправится, и при этом стал отправлять в Москву полный объем жалованья управляющего. Естественно, что при таком раскладе тётка костьми легла, лишь бы никуда не ехать, и мужа смогла уговорить.

Но с другой стороны, что Александру ещё оставалось делать? Он просто не мог переступить через свои прошлые сомнения. Ведь он почти поверил Щеглову, а капитан считал, что за убийством баронессы стоят ближайшие родственники. Прошло три года, а Александр так и не узнал, кто убил его мать. Одна из тёток или его новый дядя? Три человека. Один – преступник, но двое других – ни в чём не виноваты. Подозрения оскорбят их до глубины души, больно ранят. И Александр малодушно выбрал самое простое – он сбежал ото всех. Если не видеть никого их родных, то и совесть не так мучает. Пока это получалось: князь сидел в Богемии, Полина – в Иерусалиме, остальные – в Москве. Но теперь всё изменилось. Александр вернулся в Россию, и первое, что ему придётся сделать, так это убрать свою родню из дома Лив.

Ехать на Тверскую не хотелось, и Шварценберг решил отложить неприятный визит. Разумнее всего повидаться с родней, когда он купит имение. От Москвы до Никольского оказалось двадцать верст, но и туда ехать не пришлось. Новый хозяин, уже согласившийся продать усадьбу, зимой жил в городском доме на Лубянке. Александр незамедлительно отправился к нему и, сговорившись по цене, пообещал привезти деньги и подписать все бумаги завтра утром. Радуясь удачной покупке, он вернулся к себе и, наконец-то отмывшись с дороги, улегся в прежней спальне. Последняя – уже на грани сна – мысль была о том, что родственное свидание надо бы закончить побыстрей и уехать. Александр рвался в Петербург.

Когда во двор въехала почтовая тройка, Александр уже ждал.

– Сейчас заедем на Лубянку, потом на Тверскую, а тогда уже тронемся в путь, – объяснил он вознице.

Ямщик равнодушно пожал плечами и сообщил, сколько ещё возьмёт за простой. Александр, не торгуясь, заплатил и отправился претворять в жизнь свои вчерашние планы. На Лубянке его уже ждали хозяин имения и нотариус с заготовленной купчей, так что покупку оформили быстро. Зато с Тверской вырваться скоро не получилось.