Кёсем-султан. Дорога к власти

И все-таки послушать Халиме-султан иногда бывает полезно. Хотя бы ради того, чтобы выяснить, с кем еще она собралась торговать и какую цену теперь намеревается назначить.

Устало откинувшись на подушки, Махфируз жестом пригласила гостью сесть на парчовую софу, инкрустированную красным деревом. Из комнаты по настоянию лекарей давно уже вынесли все яркие вещи, дабы не утомлять больную излишней пестротой ковров и блеском драгоценностей. Махфируз не возражала, хотя раньше, пожалуй, стала бы протестовать – ей нравились шелковые покрывала и гобелены, вытканные диковинными цветами. Но сейчас многое и впрямь потеряло значение, да и глаза быстро уставали. Нынче комната была убрана в теплых, но приглушенных желто-коричневых тонах. Кёсем даже нашла ковры соответствующих оттенков с забавными химерами, встающими на когтистые задние лапы или спящими свернувшись калачиком. Для правоверных такие изображения запретны, но сюда никто из вероучителей не зайдет.

В этой комнате Халиме-султан, несомненно, привлекала к себе внимание: наряд ее был кричаще-алым. Издалека казалось, будто женщина облита кровью. А если подумать и вспомнить, скольких она загубила в безрезультатных попытках восхождения на вершины власти, то слово «казалось» теряло смысл, становясь лишь данью вежливости.

Не своей кровью была облита Халиме-султан, но разве от этого кому-то легче?

Кёсем старалась выказывать вежливость Халиме-султан, чем удивляла многих. Впрочем, старинная подружка Махфируз умела и любила удивлять. Она каждому давала возможность выглядеть достойным человеком, причем делала это не единожды. Кто-то возможностью пользовался, кто-то – нет, а иные и вовсе принимали мягкость Кёсем за слабость и жестоко платили за эту ошибку. Кёсем казалась Махфируз похожей на воду: мягкая и текучая, с нежным журчащим голосом, – но кто справится с морем, если Аллаху угодно наслать на него шторм?

Во имя давней дружбы с Кёсем следует быть мягкой с Халиме-султан. Хотя больше всего хотелось велеть ей выйти вон и до самой смерти Махфируз забыть дорогу в эти покои. А после смерти уж пусть делает, что хочет.

– И чего же хочет от меня валиде, благословленная Аллахом? – спросила Махфируз уважительно.

Слегка кольнуло сердце. Между собой Кёсем и Махфируз никогда не называли Халиме-султан «валиде». О нет, это слово всегда относилось к другой женщине, седина и хрупкость которой никого не могли ввести в заблуждение. К женщине с молодыми, ястребиными глазами и мертвой хваткой, пускай и замаскированной ласковой улыбкой и сладкими речами. К женщине, созданной для власти, как птица создана Аллахом для полета.

Увы, Сафие-султан давным-давно мертва. Скоро Махфируз встретится с ней в покоях, предназначенных для таких, как они. А может, и в огненной яме: обе порядочно нагрешили, обеим случалось обманывать мужей…

На губах Халиме-султан зазмеилась приторно-ласковая, донельзя лживая улыбка.

– Махфируз-султан, ты умна, и так же, как и я, знаешь: счастье женщины – в ее детях.

«Началось, – тоскливо подумала Махфируз. – Счастье в детях… Да знает ли Халиме-султан, что оно такое, это счастье? Любила ли она своего сына хоть когда-нибудь?»

О Аллах, душа этой женщины – поле, густо заросшее самыми отвратительными сорняками! Ни один росток пшеницы или другого полезного растения не сможет пробиться через тернии, взошедшие в душе Халиме-султан и заполонившие ее!

Приступ кашля, настигший, как всегда, внезапно, помог Махфируз отвлечься и справиться с мыслями и чувствами. Когда она заговорила, голос ее, хриплый от болезни, звучал спокойно и ровно:

– Слова валиде – драгоценные жемчужины, поднятые со дна морского, и ни в одной жемчужине нет изъяна. Воистину, без детей женщина словно бы и не живет и счастье проходит мимо ее дома.

Лицо Халиме-султан, на котором во время приступа застыло притворно-участливое выражение, расплылось в самодовольной улыбке. О Аллах, и эта женщина когда-то смела противостоять самой великолепной Сафие-султан, а теперь выступает против Кёсем? До чего же она жалка и противна!

– Я счастлива, о достойная Махфируз-султан, что мы мыслим одинаково. Причем у каждой из нас всего один сын, одна звезда на небосклоне, одна надежда и отрада. Это сближает, не находишь?

Махфируз с трудом удерживала на губах поощрительную улыбку. Надо узнать, что собирается делать Халиме-султан. Узнать и рассказать об этом Кёсем. Только ради этого и стоит терпеть лживую ведьму!

– И ни для кого не секрет, – продолжала между тем Халиме-султан, – что мой сын, увы, оставит этот бренный мир, не осчастливив его внуками, лишив меня надежды увидать, как его дети продолжат славную династию. Однако же ты, почтеннейшая Махфируз-султан, такой надежды не лишена…

Здесь Халиме-султан слегка запнулась, вспомнив, видимо, что дни собеседницы, увы, сочтены. Но Махфируз продолжала молчать, приветливо улыбаясь, и Халиме-султан рискнула говорить дальше: