Кёсем-султан. Величественный век

Подруги украдкой обменялись недоумевающими взглядами: конечно, станут! Что тут сложного. Да это ведь от них даже и не зависит теперь: свой приказ шахзаде Ахмед отменил только для Хадидже, то есть для них двоих он, выходит, подтвержден. Значит, сегодня вечером быть им в опочивальне Ахмеда. А девушка, перешагнувшая порог султанской опочивальни, становится икбал, счастливой, фавориткой султана. Счастливой фавориткой султана. Опочивальня будущего султана, престолонаследника, обладает теми же волшебными свойствами, что и собственно султанская: ее порог превращает гёзде в икбал.

Конечно, если валиде-султан прикажет, то перед ней даже наилюбимейшая фаворитка расстелится ковриком, почище юной служанки. Во всяком случае, когда речь идет не просто о валиде, но о «бабушке Сафие». Перед ней и старшие кадынэ, матери султанских сыновей, на цыпочках ходят!

Махпейкер сделала мысленную пометку: завтра утром они с Башар, уже полноправные фаворитки, на всякий случай поклонятся старухе так же глубоко, как сегодня на рассвете, когда они простыми служанками были, даже не гёзде. А дальше уж видно будет, как себя вести. Они не дуры и сами себе не враги.

Хадидже, когда она к ним присоединится в качестве третьей фаворитки, разумеется, точно так же поступит.

Ну и потом, если продолжать вести себя по-умному, все вообще лучезарно будет. Они – три драгоценные жемчужины, подруги навсегда, любимицы наследника, а позже и султана… причем бабушка этого султана так и останется для них «бабушкой Сафие», а ведь именно она самый старший мужчина во дворце, не внук же ее, тем более не сын…

Сафие-султан умеет пасти гаремное стадо. Но с возрастом никто не молодеет, и она, конечно, поймет: вскоре ей потребуются надежные подпаски. Совсем скоро. Может, уже сейчас нужны.

И лучше, чем они трое, с этим никто не…

– Мэри… – почти беззвучным шепотом прошелестела Башар прямо у нее над ухом, потому только Махпейкер и расслышала. А вот валиде-султан – та умеет слышать и вовсе беззвучное – смерила Башар многообещающим взглядом (прежние имена запретны!), но ничего не сказала. Перевела взгляд на Марию. То есть Хадидже, конечно: давно и навсегда Хадидже!

Та уже и не трепетала. Лежала как мертвая, камень на камне.

Махпейкер, на краткий миг и сама ощутившая себя Анастасией, вдруг почувствовала, как сердце ее прострелило болью. Усилием воли она в следующее же мгновение сделалась прежней, но боль не исчезла. Боль и жалость.

Наверно, еще с минуту валиде осматривала «жирафу», словно книгу читала. Все это время никто в жарком зале не дышал.

– Ты ни в чем не виновата, девочка, – наконец произнесла старуха, и эти слова, прозвучав, стали овеществленным действием: из тех редких, всего несколько раз в жизни случающихся событий, которые определяют дальнейшую судьбу. – Виноват только мой внук… мой взрослый маленький внук… – Она немного помедлила. – Впрочем, он кровь Османа по прямой линии, а значит, вины на нем нет и не может быть. Вырастешь – поймешь.

– Да куда уж ей дальше расти… – с облегчением хихикнула Махпейкер, потому что эти последние слова Сафие-султан произнесла с легкой улыбкой, прежним голосом, а значит, и все остальное рассеялось, миновало, вернулось к прежнему.

Могущественная валиде теперь снова «бабушка Сафие», а подруга, только что отвергнутая капризной волей «маленького внука», этой мальчишеской прихотью не низвергнута, она остается гёзде, да и статус бас-гедиклис не утратила, поистине чудо. Быть ближней служанкой и воспитанницей валиде-султан – это, пожалуй, не меньше весит, чем положение фаворитки султана. Все просто замечательно складывается!

Тут же осеклась, пожалела о своем смешке, потому что «бабушка Сафие» смерила ее тем же взглядом, что давеча достался Башар: мимолетным, но запоминающим.

– Всегда есть куда расти, – скупо обронила старуха, вновь делаясь валиде-султан. – Ты это тоже поймешь. Вскоре.

Ничего не миновало. И прежней их жизнь теперь уже не будет.

– Идем, девочка. – Сафие-султан, опираясь на макушки двух служанок, повернулась к выходу и уже через плечо кивнула Хадидже: – Поможешь мне…

Когда Хадидже вскочила с мраморной плиты, одна из девчонок вознамерилась было подать ей банную обувь: сообразила, мышка серенькая, что бас-гедиклис, раз уж та сейчас у «бабушки Сафие» остается единственной, сделалась достаточно важной персоной, чтобы ей и самой прислуживать. Но Хадидже ничего этого не заметила. Так рванулась, что опередила услужливую девицу, чуть не оттоптав ей пальцы. Поскользнулась на мокром полу и не удержала бы равновесие (в этот миг ее как раз никто поддержать не догадался), но валиде-султан сама удержала девушку за плечо.

Все, кто видел это, дружно охнули. Хадидже после такой неловкости оставалось только умереть на месте или хотя бы сквозь землю провалиться, прямо сквозь мраморные плиты горячего зала. Однако старуха не позволила даже пасть к ее ногам: нетерпеливым жестом указала на корзинку – и вновь поманила за собой.