Кёсем-султан. Величественный век

Так они и ушли из харарета – вчетвером: госпожа, две служанки в качестве ее живых подпорок… и ближняя служанка, воспитанница. Одна. Действительно жирафа: служаночьи сандалии куда ниже, чем деревянные колодки госпожи, но Хадидже, хотя и сутулилась от смущения, все равно возвышалась над Сафие-султан чуть ли не настолько же, как та – над своими подпорками.

М-да. Шахзаде Ахмеда можно понять: он в самом деле рядом с этой гёзде выглядел бы не господином и повелителем, а младшим братишкой. Что крови Османа, наверно, не подобает.

А вообще-то жирафа – существо не просто высокое, но и красивое. И элегантное в движениях. Если не прямо сейчас, то когда стряхнет с себя страх и смущение, когда всю цену себе узнает. Наверно, Ахмед тоже ощутил это. Сам еще не осознал, по малому своему росту и мальчишескому возрасту – но ощутил. Не верблюдицей же назвал, не коровой!

…Совсем уже на выходе одна из живых опор – та самая, которой Махпейкер продемонстрировала кулак, – ухитрилась незаметно для «бабушки Сафие» чуть-чуть развернуться в сторону центральной лежанки горячего зала. Девчонка встретилась с Махпейкер взглядом – и, торжествуя, показала ей язык.

Так. Фатима ее, кажется, зовут? Дура ты, Фатима. В чем и убедишься очень скоро.

Я тебе это обещаю.

– Когда моего троюродного брата женили, они с невестой тоже не знали, как себя вести… – Башар остановилась, словно зацепившись за тесьму, связывавшую ее с прошлой, навсегда ушедшей жизнью. – Он тогда мне таким взрослым казался, я даже удивлялась: чего, мол, так робеет? А теперь понимаю: он младше нас сегодняшних был. И невеста – еще на год младше.

– Там у вас тоже свадебные обряды какие-то особенные были? – От внезапного любопытства Махпейкер забыла, до чего же это запретная тема: такие воспоминания.

– Сва-а-адебные… – протянула подруга с особой интонацией. – То-о-оже…

Они обе одновременно потупились, но по-настоящему горевать не стали. Всякий знает: Хандан и Халиме, хоть и называют их женами султана, на самом-то деле… не вполне таковы. Не сочетался с ними султан таким браком, который Сулейман, его великий прадед, когда-то заключил с рыжей роксоланкой.

Ну и что? Все равно это самое большее, наипрекраснейшее, чего могут достигнуть женщины в этом мире и к чему вообще следует стремиться. Ведь так?

– Да им не пришлось самим какие-то обряды соблюдать, – продолжила Башар, будто и не было никакой заминки. – Там всем старшая родня распоряжалась. Раздели их обоих, бедняжек, догола, на глазах трехсот человек, как раз столько в главном зале умещалось, – родня ближняя, родня дальняя, почетные гости, старшие слуги… И вот на глазах у этих трехсот в постель уложили.

– Шутишь?! – Махпейкер сама не могла бы разобрать, чего в этом ее возгласе больше – изумления, любопытства или почему-то даже восторга.

– Да какое там… Вот прямо посреди этого зала и располагалось их брачное ложе. Хорошо еще, что оно под балдахином было, так что, когда занавеси задернули, они как будто в комнатке оказались. А то бы и не сладили с главным делом, под всеми-то этими взглядами…

– А вы вокруг стояли и ждали?

– Почему стояли? Кто на скамьях сидел, кто в креслах… кто еще и за праздничным столом, он там же был, в зале… Кто-то и под столом уже лежал, упившись… А я задремала: совсем маленькая тогда была. Там многие прибыли с наследниками и наследницами, невзирая на возраст, – положено же… Проснулась от крика невесты. То есть не от него самого, она-то тихонько пискнула, просто все разом начали дружно орать, лорд Пенброк даже из пистолета в потолок выстрелил, а дрýжки жениха и подружки невесты распахнули занавеси вокруг свадебного ложа, поднесли молодым, как велит обычай, вино со специями… Потом простыню с кровью всем показывали, потом еще что-то было, но я уж и не помню, у меня совсем глаза слипались. – Башар помолчала мгновенье-другое и закончила спокойным голосом, как ни в чем не бывало: – Их всех уже нет. В живых осталась я одна.

– Никого?! – потрясенно спросила Махпейкер.

– Может, из слуг кто и остался. – Башар тряхнула головой, отстранилась от потянувшейся было к ней подруги. – Ничего-ничего. Отплакано.

На глазах у нее не было ни слезинки. Утешать ее сейчас, конечно, было никак нельзя, поэтому Махпейкер, как бы ничего не заметив, начала рассказывать сама:

– А у нас было не так. Не вино подносят, а зерном осыпают – для многочадия. Ну и перед тем не сидят вокруг кровати, отводят новобрачных в подклеть, одетых, а с невесты уже там подружки налобную ленту снимают – и только. Еще распоясать ее нужно, но это мать делает. Я дважды в подружках невесты ходила! – похвасталась она.

Удалось ли ей отвлечь подругу от тяжелых, как могильная плита, воспоминаний? Кажется, да, ибо во взгляде Башар мелькнул интерес.

– Это у вас почетно – быть подружкой?

– Это у всех почетно! Что ж мы, по-твоему, если не в замках живем, так и без понятий, какую семью уважать, какую красоту ценить?