– Я готова, отец! – пылко воскликнула шестнадцатилетняя София Баффо. На ней было белое платье, на руках – белые перчатки, высокую прическу украшало белое перо и нити жемчуга.
– Вот и хорошо, – кивнул отец. – Идем, малышка София. – И вдруг отстранился от нее, окинул внимательным взглядом, словно впервые рассмотрев по-настоящему, покачал головой: – Ах, моя малютка стала совсем взрослой…
София беспечально рассмеялась и через несколько минут уже танцевала на балу у дожа – том балу, куда так никогда и не сумела попасть.
А на губах умирающей валиде Сафие застыла юная, удивленно-светлая улыбка. Словно в ее жизни только что случилось нечто очень хорошее.
Ночь накинула на Истанбул черное покрывало, украшенное мерцающими звездами. Цветы в гаремном саду пахли отчаянно и одуряюще, как будто цвели последний день в жизни и хотели привлечь к себе всех ночных бабочек до единой, а цикады трещали так, что заглушали журчание фонтанов. Дневная жара наконец-то спала, да и на широкой постели Ахмеда уже откипели страсти и его «луна счастья», Махфируз, утомленно откинулась на шелковые подушки.
Хватит Хадидже носить имя, которое не выражает ее сущности. Пусть она и стала первой наложницей Ахмеда, пусть именно ее сын будет старшим, однако имя ей все равно не подходит. Не Хадидже, а именно Махфируз, только так.
Ахмед приподнялся на локте и задумчиво разглядывал прелестную юную женщину. Та словно почуяла внимание своего мужчины, открыла глаза, томно и зазывно улыбнулась.
– Не сейчас, – вздохнул Ахмед, укладываясь рядом.
Махфируз покорно опустила ресницы, всем своим видом отметая даже саму возможность ослушаться возлюбленного.
– А помнишь, как вы бегали по гарему? – внезапно спросил Ахмед. – Башар еще евнухом переоделась… И ловко же вы меня тогда обманули!
– Ох, – притворно содрогнулась Махфируз, но глаза ее смеялись. – Я против была… ну, поначалу.
– Но шайтан находит подход к тем, кого мечтает совратить, – расхохотался Ахмед.
– Да уж, тут ты кругом прав.
В спальне снова воцарилась тишина – не напряженная, а расслабленная, будто кошка уютно свернулась и посапывает между двоими. Удивительная гармония мужчины и женщины, такую редко можно увидеть.
– Аллах благословил меня, – вырвалось у Ахмеда.
Махфируз поглядела удивленно, но ничего не ответила. Впрочем, Ахмед уже успел хорошо изучить бывшую «госпожу Жирафу» (нет, теперь она уже не выше его!) и понял: что-то ее беспокоит. Но что?
Видят небеса, у Махфируз нынче столько проблем, что, если утопить их в Черном море, оно выйдет из берегов. Да и Средиземное, наверно, тоже.
Гарем нынче подобен клубку ядовитых гадюк, и каждая норовит побольней укусить соседку. Ахмед в отрочестве совсем немного времени провел в павильоне «Клетка», но этого хватило, чтобы не обольщаться относительно дворцовых порядков. Равно как и насчет того, кто благоденствует и процветает в гареме.
Махфируз… не слишком-то могла здесь преуспеть.
Конечно – тут на губах Ахмеда появилась немного самодовольная улыбка, – если не все, то многое сейчас в воле человека, возвышенного Аллахом, в жилах которого течет кровь Османов. В числе прочего такой человек способен заставить уважать выбранную им женщину, заставить защищать ее и беречь. Ну, почти всегда способен…
Улыбка Ахмеда увяла. Нет. Не всегда.
Но если его Махфируз кто-нибудь обидел, то эта скверная собака будет умолять о смерти, почитая ее для себя наивысшей милостью!
– Что с тобой, любовь моя? – спросил Ахмед как можно более мягко. Женщина поглядела на него робко, почти испуганно, и Ахмед сдержал мимолетный порыв гнева, ибо не должна возлюбленная бояться своего милого, не должна, не простит Аллах такого! Но он вроде бы ничем не обидел ее… – Махфируз, я вижу, ты печальна. Кто заставил сердце твое грустить? Говори и ничего не бойся, клянусь Аллахом, я не обижу тебя!
– Мой повелитель… – Она повернулась к Ахмеду, и поза ее выражала глубочайшее почтение. – Повелитель сердца моего, со мной все хорошо. Ты избрал меня, ты открыл мне свое сердце и душу – что мне еще нужно? Но я беспокоюсь о своих подругах. Ты ведь знаешь, нынче для них настали… неспокойные времена.
– Ты умеешь выражаться мягко, – хмыкнул Ахмед. Душу затопило неизбывное восхищение девушкой, которая, взлетев до самого неба – ибо как иначе может быть, если ты избрана наследником Османов? – не утратила доброты и человечности.
Ахмед действительно очень хорошо знал гаремные порядки. Знал, каково сейчас приходится воспитанницам покойной Сафие-султан. И если Махфируз от забот ограждена милостью самого Ахмеда, то Башар и Махпейкер действительно могут попасть в беду.
Махпейкер… Почему-то сладко кольнуло сердце, когда в памяти всплыло ее милое круглое личико, веселая и всего лишь самую чуточку ехидная улыбка, безобидные подтрунивания над подругами и даже над шахзаде… Судьба этой девушки и впрямь нынче в руках Аллаха.
А еще – в его, Ахмеда, руках.
Она ведь тоже выросла, Махпейкер, выросла и изумительно похорошела. Может, и ей пора дать новое имя?