Читаем Кипарисовый ларец полностью

Я люблю замирание эхаПосле бешеной тройки в лесу,За сверканьем задорного смехаЯ истомы люблю полосу.Зимним утром люблю надо мноюЯ лиловый разлив полутьмы,И, где солнце горело весною,Только розовый отблеск зимы.Я люблю на бледнеющей шириВ переливах растаявший цвет…Я люблю все, чему в этом миреНи созвучья, ни отзвука нет.

71. Закатный звон в поле

В блестках туманится лес,В тенях меняются лица,В синюю пУстынь небесЗвоны уходят молиться…Звоны, возьмите меня!Сердце так слабо и сиро,Пыль от сверкания дняДразнит возможностью мира…Что он сулит, этот зов?Или и мы там застынем,Как жемчуга острововСтынут по заводям синим?

72. Осень

* * * * * * *Не било четырех… Но бледное светилоЕдва лишь купола над нами золотилоИ, в выцветшей степи туманная река,Так плавно двигались над нами облака.И столько мягкости таило их движенье,Забывших яд измен и муку расторженья,Что сердцу музыки хотелось для него…Но снег лежал в горах, и было там мертво,И оборвали в ночь свистевшие буруныМеж небом и землей протянутые струны…А к утру кто-то там, развеяв молча сны,Напомнил шепотом, что мы осуждены…Гряда не двигалась и точно застывала,Ночь надвигалась ощущением провала…

Трилистник одиночества

73. Лишь тому, чей покой таим

Лишь тому, чей покой таим,Сладко дышится…Полотно над окном моимНе колышется.Ты придешь, коль верна мечтам,Только та ли ты?Знаю: сад там, сирени тамСолнцем залиты.Хорошо в голубом огне,В свежем шелесте,Только яркой так чужды мнеЧары прелести…Пчелы в улей там носят мед,Пьяны гроздами…Сердце ж только во сне живетМежду звездами…

74. Аромат лилеи мне тяжел

Аромат лилеи мне тяжел,Потому что в нем таится тленье,Лучше смол дыханье, синих смол,Только пить его без разделенья…Оттолкнув соблазны красоты,Я влюблюсь в ее миражи в дыме…И огней нетленные цветыЯ один увижу голубыми…

75. Дальние руки

Зажим был так сладостно-сужен,Что пурпур дремоты поблек, —Я розовых узких жемчужинГубами узнал холодок.О сестры, о нежные десять,Две ласково-дружных семьи,Вас пологом ночи завеситьТак рады желанья мои.Вы – гейши фонарных свечений,Пять роз, обрученных стеблю,Но нет у Киприды священнейНе сказанных вами люблю.Как мускус мучительный мумий,Как душный тайник тубероз,И я только стеблем раздумийК пугающей сказке прирос…Мои – вы, о дальние руки,Ваш сладостно-сильный зажимЯ выносил в холоде скуки,Я счастьем обвеял чужим.Но знаю… дремотно хмелея –Я брошу волшебную нить,И мне будут сниться, алмея,Слова, чтоб тебя оскорбить.[4]

Складни

76. Добродетель

1. Рабочая корзинка

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зеленый дом
Зеленый дом

Теодор Крамер Крупнейший австрийский поэт XX века Теодор Крамер, чье творчество было признано немецкоязычным миром еще в 1920-е гг., стал известен в России лишь в 1970-е. После оккупации Австрии, благодаря помощи высоко ценившего Крамера Томаса Манна, в 1939 г. поэт сумел бежать в Англию, где и прожил до осени 1957 г. При жизни его творчество осталось на 90 % не изданным; по сей день опубликовано немногим более двух тысяч стихотворений; вчетверо больше остаются не опубликованными. Стихи Т.Крамера переведены на десятки языков, в том числе и на русский. В России больше всего сделал для популяризации творчества поэта Евгений Витковский; его переводы в 1993 г. были удостоены премии Австрийского министерства просвещения. Настоящее издание объединяет все переводы Е.Витковского, в том числе неопубликованные.

Марио Варгас Льоса , Теодор Крамер , Теодор Крамер

Поэзия / Поэзия / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Стихи и поэзия
Собрание сочинений. Т. 3. Глаза на затылке
Собрание сочинений. Т. 3. Глаза на затылке

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В третьем томе собрания «Глаза на затылке» Генрих Сапгир предстает как прямой наследник авангардной традиции, поэт, не чуждый самым смелым художественным экспериментам на границах стиха и прозы, вербального и визуального, звука и смысла.

Генрих Вениаминович Сапгир , М. Г. Павловец

Поэзия / Русская классическая проза