Читаем Кипарисовый ларец полностью

Вечер. Зеленая детскаяС низким ее потолком.Скучная книга немецкая.Няня в очках и с чулком.Желтый, в дешевом изданииБудто я вижу роман…Даже прочел бы название,Если б не этот туман.Вы еще были Алиною,С розовой думой в очахВ платье с большой пелериною,С серым платком на плечах…В стул утопая коленами,Взора я с Вас не сводил,Нежные, с тонкими венамиРуки я Ваши любил.Слов непонятных течениеБыло мне музыкой сфер…Где ожидал столкновенияВаших особенных р…В медном подсвечнике сальнаяСвечка у няни плывет…Милое, тихо-печальное,Все это в сердце живет…

85. Забвение

Нерасцепленные звенья,Неосиленная тень, —И забвенье, но забвеньеКак осенний мягкий день,Как полудня солнце в храмеСквозь узор стекла цветной, —С заметенною листами,Но горящею волной…Нам – упреки, нам – усталость,А оно уйдет, как дым,Пережито, но осталосьНа портрете молодым.

86. Стансы ночи

О. П. Хмара-Барщевской

Меж теней погасли солнца пятнаНа песке в загрезившем саду.Все в тебе так сладко-непонятно,Но твое запомнил я: «приду».Черный дым, но ты воздушней дыма,Ты нежней пушинок у листа,Я не знаю, кем, но ты любимаЯ не знаю, чья ты, но мечта.За тобой в пустынные покоиНе сойдут алмазные огни,Для тебя душистые левкоиЗдесь ковром раскинулись одни.Эту ночь я помню в давней грезе,Но не я томился и желал:Сквозь фонарь, забытый на березе,Талый воск и плакал и пылал.

87. Месяц

Sunt mihi bis septem…

Кто сильнее меня – их и сватай…Истомились – и все не слились:Этот сумрак голубоватыйИ белесая высь…Этот мартовский колющий воздухС зябкой ночью на талом снегуВ еле тронутых зеленью звездахЯ сливаю и слить не могу…Уж не ты ль и колдуешь, жемчужный,Ты, кому остальные ненужны,Их не твой ли развел и ущерб,На горелом пятне желтосерп,Ты, скиталец небес праздносумый,С иронической думой?..

88. Тоска медленных капель

О капли в ночной тишине,Дремотного духа трещотка,Дрожа набухают онеИ падают мерно и четко.В недвижно-бессонной ночиИх лязга не ждать не могу я:Фитиль одинокой свечиМигает и пышет, тоскуя.И мнится, я должен, таясь,На странном присутствовать браке,Поняв безнадежную связьДвух тающих жизней во мраке.

89. Тринадцать строк

Я хотел бы любить облакаНа заре… Но мне горек их дым:Так неволя тогда мне тяжка,Так я помню, что был молодым.Я любить бы их вечер хотел,Когда, рдея, там гаснут лучи,Но от жертвы их розовых телТолько пепел мне снится в ночи.Я люблю только ночь и цветыВ хрустале, где дробятся огни,Потому что утехой мечтыВ хрустале умирают они…Потому что – цветы это ты.

90. Орианда

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зеленый дом
Зеленый дом

Теодор Крамер Крупнейший австрийский поэт XX века Теодор Крамер, чье творчество было признано немецкоязычным миром еще в 1920-е гг., стал известен в России лишь в 1970-е. После оккупации Австрии, благодаря помощи высоко ценившего Крамера Томаса Манна, в 1939 г. поэт сумел бежать в Англию, где и прожил до осени 1957 г. При жизни его творчество осталось на 90 % не изданным; по сей день опубликовано немногим более двух тысяч стихотворений; вчетверо больше остаются не опубликованными. Стихи Т.Крамера переведены на десятки языков, в том числе и на русский. В России больше всего сделал для популяризации творчества поэта Евгений Витковский; его переводы в 1993 г. были удостоены премии Австрийского министерства просвещения. Настоящее издание объединяет все переводы Е.Витковского, в том числе неопубликованные.

Марио Варгас Льоса , Теодор Крамер , Теодор Крамер

Поэзия / Поэзия / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Стихи и поэзия
Собрание сочинений. Т. 3. Глаза на затылке
Собрание сочинений. Т. 3. Глаза на затылке

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В третьем томе собрания «Глаза на затылке» Генрих Сапгир предстает как прямой наследник авангардной традиции, поэт, не чуждый самым смелым художественным экспериментам на границах стиха и прозы, вербального и визуального, звука и смысла.

Генрих Вениаминович Сапгир , М. Г. Павловец

Поэзия / Русская классическая проза