– Если разразится война, действительно, лучше не оказываться между двумя сторонами. Ключевое слово в моей фразе “Если”. Без поддержки заключенных дальше этой колонии ты не уйдешь. Как только о случившемся станет известно, основная армия Империи будет брошена сюда, и вам не выстоять. Да даже с нами против них у этой кучки людей нет ни единого шанса. Я понимаю, что у тебя есть великий план, и обсуждать его сейчас не намерен, – подняв руку ладонью вперед, папа остановил собиравшегося что-то сказать принца. Рейнхард едва не кипел от злости. Его и без того покрытое синяками и красное лицо сейчас выглядело страшнее прежнего, – я думаю, что нам с коллегами стоит хорошо обдумать это предложение. Да, в этом есть риск, один из нас может не сдержать язык за зубами и проболтаться, но иначе нашей поддержки точно не получить, сперва надо нам довериться. Своим коллегам я могу посоветовать хорошенько представить, что случится, когда одна половина гвардейцев в колонии начнет стрелять по другой, и кто случайно может оказаться на линии огня. Ведь таких, как мы, они точно жалеть не будут в своих разборках. Аналогичная ситуация: если сдать его руководству – их восстание может начаться раньше, люди будут действовать по ситуации. Все выльется в бесконтрольную бойню, а уж если сюда пришлют еще солдат Империи, и думать не хочу, – пока папа говорил, у меня медленно брови плыли к волосам, а судя по реакции на лицах заключенных – не только у меня. Вот теперь я понял, что делал отец – он разжевывал этим двум мужчинам, как маленьким детям, стараясь делать это незаметно, ведь не стоит задевать самолюбие подобных личностей.
– Сможете дать ответ завтра? – поинтересовался принц, его выражение лица не изменилось, а зеленые глаза сверлили отца так, словно он знал о нем больше, чем я.
– Несомненно, – спокойно отозвался папа и внимание всех в комнате стало обращено на заключенных в кандалах.
– Мой ответ – нет, тут и думать нечего, – бросил Седой и оскалился, смотря на Рейнхарда.
– Я подумаю над этим, – неожиданно заявил Крокодил, чем удивил меня больше всех остальных. Положительно кивнув, принц подал гвардейцам знак, и те, дернув цепи, намекнули мужчинам, что для них аудиенция закончилась. Когда за ними закрылись двери больницы, я, наконец, с облегчением выдохнул и покачал головой.
– Когда это ты заделался лидером каких-то людей здесь? – поинтересовался я у отца, на что тот приподнял брови и даже не посмотрел в мою сторону. После событий со Скарлатиной отец не очень меня любил. Я бы даже сказал: не любил совсем.
– Он просто помогал, защищал и поддерживал всех, кто был с ним в камере, автобусе, поезде до прибытия сюда. Люди к нему привыкли и сделали его своим негласным лидером, они слушают его и делают, что он скажет, но их немного, – ответила за него мама, оторвавшись от столба, она собиралась куда-то уйти, но неожиданно замерла, уставившись в экран телевизора. Проследив ее взгляд, доктор поспешил обойти женщину и прибавить звук.
– И вот, раньше назначенного часа мы можем наблюдать жертву похищения на месте встречи. Значит ли это, что требования похитителей будут выполнены? – диктор новостей говорила что-то еще, а я ее просто не слышал, пропуская слова мимо ушей. Судя по реакции присутствующих и тому, как отец сделал несколько шагов к экрану, не я один.
– Вы сказали, что она в безопасности, – напомнила мама слова принца, сказанные почти тремя неделями ранее, а на лице Рейнхарда промелькнуло раздражение, он сжал губы, кожа возле шрама натянулась сделав его уродливее, чем было несколько минут назад. Сперва я не понял в чем дело, и на что они так уставились в экране, после разыгранного только что спектакля я совершенно забыл о времени и встрече сестры. Чтобы видеть происходящее в телевизоре, принцу требовалось встать с кровати и сделать шаг в сторону. А судя по тому, что выражение лица парня не изменилось – Рейнхарду не нравилось то, что он видел. Когда же на экране появилась девушка, я с трудом узнал в ней Скерли. Смотреть на маму оказалось еще трудней, она прикрыла рот ладонью, а глаза расширились от ужаса. На отца старался не смотреть вообще, и на всякий случай, отошел подальше от него.
Одна половина лица сестры была покрыта относительно свежими синяками, бровь заклеена пластырем, со второй половины синяки почти сошли, остались незначительные признаки их давнишнего присутствия. Она сидела на лавочке и увлеченно читала книгу. Я невольно усмехнулся этому, хоть в чем-то Скерли не изменилась. Раньше, когда мы все еще жили дома, у меня всегда создавалось впечатление, что даже если вокруг будут рваться бомбы, Скарлатина не выпустит книги и будет так же увлеченно вчитываться в текст.