Киппенберг

Ибо Хадриан против обыкновения не дремал, а слушал — и слушал крайне внимательно — и даже попросил слова. В средней части юнгмановской схемы, а также на другой доске, которую Шнайдер покрывал формулами и уравнениями, он углядел такое, что следовало уточнить, и чем скорей, тем лучше, поскольку иначе будет трудно, очень трудно. И Хадриан поднялся с места, серый, измятый, и вышел к доске и взял у Юнгмана мелок.

— Можно предполагать, — начал он, — что будущие теплопотери при подготовке каким-нибудь образом… в лаборатории… — за разговором он, глубоко затягиваясь, курил свою неизменную сигарету, выпускал клубы серого дыма и руками стирал с доски, отчего его серый костюм за несколько минут сверху донизу покрылся мелом. — Это очень сложно, — бросил он в зал, — потому что скользящее преобразование… сдвоенный клубок реакций… так что все… одно с другим как-то…

Выкрик Харры:

— Ты хочешь сказать, не как-то, а, чтобы понятнее выразиться, что, приняв в целях упрощения адиабатическую систему, мы можем точно измерить выигрыш в энтропии, ведь ты же это хотел сказать, верно?

— Да, — согласился Хадриан благодарным тоном, — именно это я и хотел сказать, как то…

Юнгман, преодолевший наконец свои экзаменационные страхи и сомнения, порылся в бумажках и с жаром возразил Харре:

— Это открытая система! Ее надо выдерживать изотермически! Тогда следовало бы минимизировать разность двух функциональных значений…

— Пока суммарный ΔG не станет равен нулю, так, что ли? — сардонически воскликнул Харра и тоже потопал к доске. — Я вам, алхимикам и колдунам, докажу, что в этом случае вообще больше ничего не произойдет! На море полный штиль, а молекулы уныло блуждают по вашему реактору, пока в неизменном виде не спустятся в нижнюю часть…

Мы оба, Босков и я, внимательно следили за этой перепалкой. От меня не ускользнуло, как сильно подействовало на Боскова это объединенное выступление Юнгмана, Шнайдера, Харры и Хадриана, я припомнил, как несколько часов назад он мне сказал: «Сперва, Киппенберг, вы должны меня убедить», а что могло быть убедительнее, чем этот квартет на возвышении? Они ведь не только спорили, они заодно вырабатывали общее мнение, каждый приходил к своему выводу, а от него — к общему согласию. Но прежде всего они стимулировали друг друга: Юнгман забыл про свои экзаменационные страхи, Шнайдер проявлял все признаки отличного настроения, у Харры высокий лоб мыслителя избороздили складки сосредоточенности, а Хадриан, облаченный в перепачканный мелом мешковатый костюм, выглядел подтянутым как никогда прежде.

Когда Кортнер, демонстративно покашливая и не прощаясь, вышел из конференц-зала, Босков наконец опомнился. Его взгляд встретился с моим, и он кивнул мне. Решение было принято. Босков будет «за». Я с облегчением вздохнул. Только теперь я почувствовал себя по-настоящему сильным. Только теперь я понял, что дело будет сделано.

И я прекратил дискуссию. Но прежде чем распустить народ, я назначил на завтрашнее утро в девять часов — ну хорошо, пусть будет восемь — новую говорильню. Все стихли, и эту тишину нарушил Вильде:

— Правильно ли я понял, что этот срок будет включен в сетевой план как официальный запуск?..

Тут Босков встал и обратился к аудитории:

— Я думаю, все согласятся со мной, что, если мы приложим все силы, дело будет сделано.

В сумятице поспешного ухода каждый хотел напоследок выяснить какой-нибудь вопрос. Кончилось тем, что Леман и Вильде вообще сцепились.

— Господа, господа, может, вы обратитесь в конфликтную комиссию, — взывал я, когда меня хотели сделать третейским судьей.

Леман задребезжал:

— Что касается оценки опытной аппаратуры…

— Да ты рехнулся, — перебил я, — на черта тебе здесь «Роботрон», это можно прикинуть на логарифмической линейке.

— Совершенно верно, теперь, прошу прощения, преимущественным правом пользуются экономические анализы!

— Только без паники, — сказал я, — вам понадобится по меньшей мере два дня, пока вы подготовите для машины ваши материалы.

— Из чего следует, — взрывается Леман, — что машина вообще никому больше не нужна.

Когда Хадриан, Шнайдер и Юнгман удалились в направлении отдела химии, Харра овладел бригадой вычислителей, а всем остальным была обещана встреча завтра утром, зал наконец опустел, и в нем остались только Босков, фрау Дегенхард да я.

Босков уговаривал фрау Дегенхард, которая торопливо складывала сумку.

— Ты самый подходящий для нас человек, чтобы облегчить нам работу в ближайшее время, понимаешь, как оно получается, у нас масса всякой писанины, и протоколировать надо…

— …и укладывать детей спать, и готовить им завтрак, и проверять домашние задания, и стирать белье. — Фрау Дегенхард поднялась с места. — Боюсь, что я все-таки не самый подходящий для вас человек.

На добродушном лице Боскова появилось то смешанное выражение озабоченности и неудовольствия, какое появлялось всякий раз, когда он не желал примириться с какими-нибудь очевидными фактами.

— А сколько им лет, твоим пацанам? — спросил он.

— Клаудии — восемь, Томасу — десять, Михаэлю — двенадцать.