Киппенберг

Никто не знал, что происходило в душе Ланквица, даже Шарлотта. Она, правда, присутствовала при телефонном разговоре, но уловила лишь обрывки: «Спасибо за приглашение, завтра днем не знаю, смогу ли… конечно, я с большим удовольствием с тобой пообедаю… Хорошо, значит, завтра утром я жду твоего звонка».

— Мы хотели бы с вами поговорить, — сказал Босков.

Услышав эти спокойные, но решительные слова, Ланквиц впал в оцепенение. Очнувшись, он поспешно поднес к уху трубку, которую все еще держал в руке, набрал номер и сказал почти шепотом:

— Прошу вас немедленно в мою лабораторию.

Затем прислонился к рабочему столу, скрестив на груди руки. Босков хотел заговорить, но Ланквиц перебил:

— Минуту терпения.

Тем временем Шарлотта принесла стул и предложила его фрау Дитрих. Та села. Шарлотта отошла к столу и приняла ту же позу, что и ее отец.

Тут вошел в дверь и встал рядом с шефом доктор Кортнер. Выглядел он неважно. Правда, в присутствии Боскова он всегда менялся в лице. Ему достаточно было взглянуть на всех нас, чтобы сообразить: сейчас на карту поставлено все. Желая протянуть время, Кортнер тоже отправился за стулом, поставил его рядом с ланквицевским и угодливо предложил Шарлотте. Но она покачала головой и демонстративно отошла в сторону. Я не хотел терять ее из виду и подался немного вперед, так что Босков оказался между фрау Дитрих и мной, чуть сзади. В результате мы выстроились почти что в шахматном порядке. Кортнер в свою очередь инстинктивно подвинулся ближе к профессору. Не меняя позы, скрестив руки на груди, Ланквиц кивком пригласил Боскова начинать.

— Ваше распоряжение, — заговорил Босков спокойным деловым тоном, — противоречит тому, что вы обещали нам в прошлую среду. Работы мы начали с вашего разрешения, кстати, оно было зафиксировано письменно, правда, почему-то не разослано по отделам, и с вашего же разрешения мы собираемся довести эти работы до конца. У нас есть, договоренность о сотрудничестве с предприятием, заинтересованным в освоении нового метода, но они не станут аннулировать миллионный валютный заказ, если завтра под соответствующим документом не будет вашей подписи, которая явится гарантией того, что планируемое сотрудничество — дело реальное.

Тут Ланквиц улыбнулся своей всепонимающей, всепрощающей улыбкой, как бы еще раз предлагая вернуться к мирному сосуществованию. Сейчас эта улыбка должна была привести Боскова в бешенство. Но усилием воли он сдержался, только тон стал чуть резче.

— Дело в том, господин профессор, что мы сейчас на собственном опыте убедились, чего стоят ваши устные заверения. Вижу, вы собираетесь и на этот раз решить дело тихо, по-домашнему. Ничего не выйдет. Будьте добры, назовите нам причины, побудившие вас изменить прежнее решение, и я бы просил, господин профессор, сформулировать их четко и ясно, чтобы в дальнейшем разговор был конкретным, а не переливанием из пустого в порожнее.

У Кортнера было такое лицо, словно происходящее его совершенно не интересовало, когда Босков закончил, он со скучающим видом принялся разглядывать стеллаж о реактивами.

Ланквиц, опершись теперь руками о стол, заговорил спокойно. Только по некоторой витиеватости его речи можно было догадаться, какого напряжения стоило ему это внешнее спокойствие.

— Коллега Босков, я ни в коей мере не обязан излагать вам мотивы, которыми руководствуюсь в своих решениях! Однако, имея в виду взаимопонимание, существующее в нашем институте между научным руководством и партийной организацией, я тем не менее готов это сделать.

— Мы вам очень благодарны, господин профессор! — в устах фрау Дитрих это прозвучало как насмешка. — В нашем институте, — продолжала она с необычным для нее металлом в голосе, — ничто другое не расцветает таким пышным цветом, как взаимопонимание между партией и руководством, и если только этому мы обязаны тем, что вы наконец сообщите нам мотивы теперешних ваших поступков, знать которые имеет право каждый, кто здесь день и ночь работает, делая нужное дело, то я считаю ваше поведение просто произволом. А родилось оно либо от отчаяния, либо тут замешан господин Кортнер.

Кортнер вздрогнул, хотел было что-то возразить, но фрау Дитрих не дала ему рта раскрыть.

— Изучайте себе спокойно этикетки, каждый должен расширять свой кругозор! — заметила она с сарказмом.

— Я просил бы вас не отвлекаться от существа дела! — произнес Ланквиц, который пропустил мимо ушей упрек в произволе.