Кир

Понятно, они ожидали прибытия монстра в обличье человека, громилу звероподобного вида с пудовыми кулаками и стальными мускулами, а тут – ни тебе пугающей стати в обличье, ни лютой злобы во взоре, ни славного олимпийского прошлого.

В клетке по левую руку от меня метался и не находил себе места карлик Жозе-Себастьян Помбал родом из Рио-де-Жанейро, а по другую – величественно восседал на гранитном полу борец стиля сумо по имени Фудзияма Ямамото, названный так в честь величайшей горы Страны восходящего солнца.

Японец, подобный горе, и малютка бразилец казались пришельцами с разных планет: один был подобен очнувшемуся после забытья вулкану, другой хранил немоту, точно лава, застывшая после извержения.

Жозе между тем слыл опаснейшим капоэйристом на всем мало поддающемся обозрению пространстве южноамериканского континента: он мог, например, рвануть с пола штангу в 140 кило, завинтиться волчком до мелькания в глазах, искрошить кулаком кирпичи в пыль и даже сложить пополам 25-центовую монету – всего лишь двумя пальцами, большим и указательным.

Не имея соперников в собственном весе (до 39 кг при росте 106 см), Жозе настоял в олимпийских кругах на своем исключительном праве сражаться во всех весовых категориях (от наилегчайшей до супертяжелой) и, что любопытно, во всех побеждал.

О его вероломстве на ринге ходили легенды: то зло нафуняет в самый ответственный момент схватки, то стянет с противника трусы, а то доведет до тоски и оргазма.

Едва за мной заперли дверь, он с радушной улыбкой на жуткой мордашке, похожей на перезрелый плод фигового дерева, протянул мне ручонку через решетку и – вдруг укусил (и сейчас у меня на запястье заметны следы его зубок)…

Все эти сверхкачества, собственно, и помогли ему вознестись и занять вторую строку мировой табели о рангах в смешанных боевых искусствах, сразу после мифического одноглазого русского богатыря по прозвищу Циклоп (с которым я тоже сражался и чуть не погиб у Сучара-ручья!)…

Другой мой сосед, Фудзияма, родился в Стране восходящего солнца и являл собой полную противоположность карлику Жозе, уроженцу Бразилии, расположенной, как известно, в Западном полушарии планеты Земля.

Не стану настаивать, будто так важно влияние именно географического фактора на характеры людей, а только замечу: иные конкретные японцы порою бывают добрее иных конкретных бразильцев.

Всякого люда, записано в БСЭ, хватает на Западе и на Востоке; прохвостов, однако, на Западе больше…

88

Собственно, Яме, как он разрешил мне себя называть, и суждено было стать последней моей привязанностью в этой жизни.

Одно воспоминание о нем уводит меня от мрачных предчувствий и будит внутри чувство глубокой благодарности за мгновения, проведенные вместе (пускай в разных клетках).

Вот кого невозможно представить вертлявым и скользким, кусачим и подлым, крикливым и неискренним.

Земля не рождала людей, соразмерных ему по росту, весу и поистине безграничной сердечной отзывчивости.

Он был первым, кто мне улыбнулся на Болс-Пирамид, и единственным, кто не злословил по поводу моей заурядной внешности.

Будучи воином, иссеченным шрамами, он умудрился сохранить душу ребенка, открытую для Любви.

Он сам бесконечно верил в Добро, никого не судил и, когда припекало, сердился только на себя, а больше ни на кого.

– Они не со зла! – говорил он, умоляя меня не обижаться на гладиаторов в клетках.

– А с чего? – недоумевал я, пытаясь проникнуть в истинную причину недоброжелательства людей, с которыми не был знаком и которым не причинил зла и добра.

– Со всего! – не без грусти ответствовал Яма и уточнял, по очереди загибая пальцы на руках: – С горя, тоски, от радости, скуки, подлости, злобности, от ума, недомыслия, из-за жары, таяния льдов, сотрясания недр, лесных пожаров, нашествия саранчи, мычания коров, пения птиц, кваканья лягушек и еще тысячи всяких причин.

В ответ на вопрос: почему мир такой и отчего люди в нем такие? – Яма молча водил в пустоте указательным пальцем, рисуя огромный мир и внутри него, для сравнения, крохотного человечка: мол, такой тут расклад и такие поэтому дела…

Общались мы с ним исключительно по-японски, на милом ему диалекте кюсю – что, замечу, доставляло моему другу неизъяснимое наслаждение.

Он также помногу и с нескрываемым любопытством расспрашивал меня о жизни в Советском Союзе, нравах, привычках и вкусах советских людей; особенно, помню, его занимало, каково это – быть строителем коммунизма, светлого будущего всего человечества.

– А можешь сравнить, Кир, – нередко допытывался он, – где лучше живется простому человеку: то ли в стане победившего социализма, или все-таки в странах, застрявших на путях с капиталистическим укладом отношений?