Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8

Прием был назначен на следующий день, после скромного обеда, который Андрей вкушал в грустном одиночестве, не видя ничего светлого в жизни и не желая вовсе встречаться с этим бесноватым фюрером, антисемитом и бандитом. Все, что он знал об этом человеке, внушало ему отвращение, которое пересиливало любопытство, в значительной степени атрофировавшееся после переживаний последних лет. Андрей с сожалением понимал, что как бы подло ни поступили с ним, но поступала так не его страна, а те бандиты, которые эту страну захватили в заложники. И, сотрудничая с силами, которые намерены были с его страной бороться, он сотрудничал не только против Сталина и его шайки, но и против России в целом, а она состоит из многих миллионов его сограждан. И он будет их врагом. И даже вполне разумные слова Фишера о необходимости выбирать меньшее из зол его никак не утешали.

– Возьмите писателя Лиона Фейхтвангера, – еще вчера говорил Карл. – Его у вас широко печатают, а у нас он запрещен, потому что нет пророка в своем отечестве.

– И его книги сжигали в Германии на площадях.

– Не надо попадаться на удочку пропаганды. Да, у нас есть свои экстремисты, бандиты, готовые сжечь на площади поваренную книгу за слова «фаршированная щука». Да, были гнусные, на мой взгляд, эпизоды, когда сжигали книги еврейских и славянских писателей. Мой сосед сжег, в частности, книгу «Хижина дяди Тома», потому что она воспевает негров, которых официально принято относить к низшим расам. Все это так. Но еврейский писатель Лион Фейхтвангер, который бежал из Германии, и, наверное, правильно сделал, отправился после этого в Россию и там был принят, как герцог, вашим хитрым кавказским варваром. И потом написал книгу с характерным названием «Москва, 1937 год». Читали?

– Нет, в это время я уже сидел.

– Вот видите, вы сидели, а он писал книгу, полностью оправдывая то, что сделал с Россией ваш любимый вождь. И воспевая самого вождя, и даже воспевая процессы над невинными людьми, которых невзлюбил главный гангстер вашей родины. И не надо поднимать ладонь и останавливать меня, Андрей. Вы находитесь в руках фашистской разведки и добровольно с ней сотрудничаете. А я вам скажу – и вы, и Фейхтвангер живете по принципу наименьшего зла. Фейхтвангеру кажется, что, воспевая Сталина, он укрепляет общий фронт против фашизма, против Гитлера. И этим спасает свою жизнь и жизнь еще многих евреев, которые боятся прихода эсэсовцев в Польшу или Румынию. Вы же предпочли жить здесь, нежели умереть в тундре. Наименьшее зло. Так научитесь жить с открытыми глазами и мириться с действительностью. Мне тоже не все в ней нравится. Но я стараюсь выбирать собственные пути…

Андрей допивал жидкий компот, когда вошел охранник и сообщил, что в гостиной ожидает посыльный.

В пакетах и коробках, привезенных посыльным, было два костюма – один вечерний, черный, другой повседневный – клетчатый пиджак и темные брюки – все же Шелленберг расщедрился. Или решил, что Андрею предстоят еще беседы с высокопоставленными лицами в дневное время. В других пакетах и коробках были сорочки, ботинки и прочие детали мужской одежды. Интересно, подумал Андрей, а для привезенных из Германии шпионов на Лубянке шьют смокинги или хотя бы френчи?

Карл Фишер приехал без четверти шесть. Он был в вечернем костюме, однако Андрей отметил, что сам он выглядит куда шикарней своего покровителя. Фишер был скован, молчалив, и лишь однажды, когда они ехали по Берлину, который Андрей в прошлый раз толком не разглядел, и остановились перед светофором, он неожиданно произнес:

– Только, ради бога, не лезьте вперед и не проявляйте инициативу.

– Спасибо за совет, – сухо сказал Андрей.

Рейхсканцелярия подавляла не только тяжеловесным, еще лишь рождавшимся в Советском Союзе архитектурным обликом, но гулкой обширностью внутренних помещений, которые были созданы не в масштабе человека, а будто для гигантов, в существование которых, по общему мнению, свято верил фюрер, либо для расы, которая произойдет от истинных арийцев после того, как мир покорно опустится перед ними ничком.

Они поднялись на второй этаж и были встречены офицером СС, который вежливо, не спуская глаз с гостей, провел их в приемный зал, представляющий собой некое вместилище для гигантов, в котором голоса, казалось бы, должны разноситься, как в помещении пустого вокзала, но на самом деле пожирались самим воздухом и звучали приглушенно, словно собрались там не люди, а муравьи.

Там уже находился Шелленберг и рядом с ним среднего роста мужчина в черной эсэсовской форме со странным, будто бы вырезанным из бумаги лицом – у него был горбатый тонкий нос, узкий лоб, впритык к нему посажены глаза. Шелленберг, встретивший пришедших с обычной для него чуть робкой улыбкой, представил Андрея двухмерному человеку, фамилия которого оказалась Гейдрих, он был начальником Шелленберга и как бы членом политбюро, как попытался потом объяснить Фишер. Гейдрих пронзил Андрея глазками, а вот улыбаться он не умел, и потому губы лишь потерлись одна о другую и невнятно вымолвили: