Гитлер прошел к окну. Отодвинул край шторы, выглянул наружу. Затем отпустил штору, и сказал:
– Не зажигай света. Я все отлично вижу. Закрой дверь.
Стало почти совсем темно.
За дверью неслышно дышал пан Теодор, который проследовал за Гитлером и Гаусгофером.
– Сегодня я разговаривал с людьми, которые видели взрыв русской супербомбы.
– Вы не рассказывали мне, брат, – ответил бестелесный голос генерала, – что послали людей втайне от меня.
– Рано было рассказывать. Я соберу братьев, и мы вместе рассмотрим фотографии, сделанные нашими людьми.
– Что означают ваши слова – супербомба?
– Это атомная бомба, о которой нам уже говорили.
– Возможно ли это, мой фюрер?
– Сталин имеет атомную бомбу. Этого можно было ожидать, потому что я окружен неучами и самоуверенными выскочками. Оказывается, у нас не делается совершенно ничего, ты понимаешь – совершенно ничего для того, чтобы не отстать от русских. И если сегодня орудием пламени обзавелись русские евреи, то завтра им будут владеть евреи американские. Ты понимаешь, что это означает для нордической расы? – Гитлер почти кричал, он не мог контролировать голос, который разносился по всей вилле генерала. – А ты мне подсовываешь разглагольствования ламы о трупах в золотых гробах – я не настолько наивен, чтобы принять этого дешевого актера за настоящего тибетского ламу.
– Я никогда не скрывал, что это наш брат, засланный нами в Тибет.
– Оставим это. Поверь мне, что меня сегодня куда более беспокоят дела земные. Бомба существует! Это вызов нашей нордической расе! Это провозвестник безлунной эпохи, которая будет рождать все новых карликов, цыган и негров!
– Я не верю, что тайные и неразрывные связи, которые существуют между вашей, фюрер, судьбой и гигантами прошлого, могут оборваться из-за попытки, даже успешной, русских испугать вас. И вернее всего – бомбы нет.
– Что?
– Это инсценировка бомбы.
– Ты не знаешь, они построили город – настоящий город, они назвали его Берлином. Там были танки, самолеты, и ничего не осталось на километры вокруг.
– Я не верю, – твердо сказал генерал. – Это гипноз.
– Тебе важнее гонцы из Тибета?
– Разумеется, именно в этом судьбы мира и наша судьба. Что может изменить одна бомба в такой великой судьбе? Гиганты ждут пробуждения! Забудь о бомбе, мой фюрер!
Гитлер замолчал.
Затем, не прощаясь, прошел к двери, толкнул ее, безошибочно отыскав в темноте ручку. Пан Теодор прижался к стене, пропуская фюрера. Тот не заметил ламу. Он спустился к машине.
Пошел дождь. Опять стало сумрачно.
Гитлер приказал ехать к себе.
Только в машине он понял, почему столь раздражен своими верными союзниками, которых, как ему казалось, он ранее использовал в той мере, в какой верил или хотел верить в ледяной мир, падающие Луны или Полую Землю. Выслушивая их, он всегда интуитивно чувствовал, с какого момента их заносило и они начинали лгать, чтобы запугать или умилостивить фюрера, потому что, в сущности, были маленькими и зависящими от него людьми. За исключением великого путаника Горбигера, от которого Гитлер унаследовал безусловную веру в интуицию, в озарение как главный движитель истории. Но озарения могли посещать только его самого. Вот и сейчас – ни черта они не поняли в реальности русской бомбы и в угрозе, которая нависла отныне над Третьим рейхом. Трупы в гробах… Если отогнуть обшлага зеленых перчаток, наверняка окажется, что они забыли отодрать этикетку берлинского магазина. А он так хотел поговорить с генералом и, главное, рассказать ему про чудо, случившееся сегодня в рейхсканцелярии, когда он увидел воплощенную Гели Раубал и понял, что именно в этом таится главный мистический смысл – через общение с русской откроется и власть над атомной бомбой. Надо только собрать воедино все данные и выстроить достаточно точную, математически проверенную и интуитивно осознанную теорию. Может быть, в иной ситуации Гитлер с удовольствием позволил бы себе поверить и в золотые трупы, и в гробы с чужими созвездиями… Но не сегодня. Сегодня генерал покинул его и оставил один на один с судьбой.
…Ева Браун вышла встретить Гитлера в холл и смотрела, как адъютант снимает с фюрера плащ.
– У нас никого не будет к ужину? – спросила она.
– Нет, – отрезал фюрер, он не сразу сообразил, кто эта бесцветная и обыкновенная немецкая женщина, почему она встречает его?
Он быстро поднялся к себе и затворился в кабинете.
Следовало принять быстрые решения – самому, потому что именно сейчас и наступил момент перелома мировой судьбы. И не в Тибете, а в Берлине и Москве.
До полуночи Гитлер провел за столом, набрасывая варианты своих и государственных действий на ближайшие дни. Он был против того, чтобы на данном этапе расширять число лиц, видевших фотографии Фишера и записи показаний пилотов и допросов русских. В половине двенадцатого ночи он набрал личный телефон адмирала Канариса и попросил его завтра утром приехать в рейхсканцелярию. Тот был готов к звонку, он ждал его.