Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.9

Лейтенант поддержал ее под локоть. Это было излишней заботой, но глупо вырывать локоть у представителя закона, пока он не начал целоваться.

– Ну и что же, – упрямилась Лидочка. – Она ему говорит: смотри, как я погибну у тебя на глазах. И начинает… Нет, не получается.

– Вот именно.

– Значит, вам кажется, что Осетров тут ни при чем?

– Я так не сказал. Но я с ним поговорил. Это человек холодный и пуганый. Они в ЦК все пуганые. Но он мог ее по голове чем-нибудь стукнуть, даже задушить. Но сыпать ей яд в чашку… кстати, и чашки не было.

– Они что же, чай не пили?

– Вы начитались иностранных романов, Лидия Кирилловна. В шесть он забегает к ней с хозяйственными сумками, на пять минут, чтобы отговорить от глупостей, и просит не звонить ему домой по телефону. Она еще жива. Вы не представляете, сколько мы ее окурков в квартире нашли. Она весь вечер была жива. Ходила по квартире, курила, наливалась ненавистью слабого человека – а как слабый человек мстит? Он обижает, убивает сам себя – смотри, что ты, подлец, наделал! Наконец уже ночью она позвонила ему и сообщила, что она себя убила. Он мчится к ней. Он зол, как последняя собака, – вот тут он мог бы ее пристукнуть или задушить. Может, даже мечтал задушить! Но когда увидел, что она на самом деле мертва, то растерялся – уж этого он никак не ожидал. Даже когда испугался, все равно не верил. И он начал вести себя как обыкновенный неопытный преступник.

– Все же – как преступник?

– Он сам себя таковым считает. Он ее довел до смерти. Ведь не вы, не я, а он довел, значит, он – преступник.

– Но он ее не убивал!

– Это дело второе. Вы сейчас говорите о масштабе преступления. Так вот, будь он христианином или люби ее на самом деле – он бы вызвал милицию, он бы покаялся. А тут мы имеем дело не с христианином и не с моральным человеком, а с работником аппарата ЦК.

– Вы обобщаете.

До ее дома оставалось метров сто, они замедлили шаги. Шустов хотел договорить, а Лидочке было интересно его слушать.

– Как неопытный преступник, он начинает совершать ненужные действия, которые его и выдают. Он стирает повсюду отпечатки пальцев. Так что, когда я попросил Красильникова проверить комнату, оказалось, что все вытерто, будто воры поработали в перчатках. Ну какого черта любовнику стирать отпечатки пальцев, а заодно не только свои, но и Аленины?

– Глупо, – согласилась Лидочка.

– Это сразу же бросает на него подозрение.

– Бросает.

– Потом он решает вообще изъять все следы своего пребывания в доме. А так как он к ней ходит давно…

– Вам и это известно?

– А почему бы и нет? Всей Москве известно, а мне неизвестно?

– Продолжайте, сэр.

– Раз он ходит к женщине три года, а она живет одна, то постепенно в ее доме накапливаются его вещи и вещицы, а может, и его некрупные подарки. Он бегает по квартире и уничтожает следы своей дружбы… – Лейтенант остановился, достал сигареты, закурил и, не двигаясь с места, заметил: – Вообще-то говоря, мне этот Осетров как человек не нравится, холодный, но суетливый.

Лидочка кивнула.

– А куда ему все спрятать? Тут он видит ту самую вашу шкатулку. Как неопытный преступник, он высыпает из шкатулки пуговицы и нитки и сует туда свою зубную щетку, письма и открытки. Вы знаете, что ни писем, ни открыток от него не обнаружено? А это тоже характерный признак. Ну, не может так быть, чтобы он в лучших традициях большевистской конспирации ни строчки ей за три года не написал!

– Значит, он ликвидировал свои следы…

– И обратите внимание, Лидия Кирилловна, он же принес шкатулку – единственную чужую и не нужную никому вещь… Но ведь то, что было в шкатулке, он уже утопил… Или спрятал на нижней полке шкафа.

– Кстати, – заметила Лидочка, чувствуя, что подошло время расстаться – ей уже хотелось поскорее спрятаться в свой домик, где с утра комендант Каликин вставил второе стекло в кухонное окно. Она очень устала за день. Не столько, конечно, физически, как от постоянного и неприятного нервного напряжения. – Кстати, когда вы мне отдадите шкатулку? Тем более что на нее нет хозяина.

– Я должен ее пока придержать, – без особой уверенности в голосе сказал Шустов. – Он же ее добровольно выдал.

– Потому и выдал, что она никакой ценности для него не представляла и ему не принадлежала.

– Но где доказательства, что она – ваша?

– Я об этой шкатулке уже неделю всем талдычу. Я познакомилась с Татьяной Иосифовной и Соней только из-за этой шкатулки. Я даже стала поверенным чувств этого семейства из-за шкатулки. Ну как я могла сообразить, что Алена покончит с собой раньше, чем я успею забрать у нее мою шкатулку?

– Хорошо, я подумаю, – ответил Шустов. – Вы мне завтра позвоните?

– Когда?

– С утра, хорошо?

– И вы мне вернете шкатулку?

– Вообще-то говоря, ее должна опознать Татьяна Иосифовна.

– Она ее в глаза не видела!

– Ну что я тогда могу поделать?

– Поговорите с Соней. Это именно Соня сказала мне о шкатулке. Она помнит ее, она ее узнала по моему описанию…

– В такие моменты жизни женщин волнуют шкатулки, коробки, иголочки… – с напускным презрением заявил Шустов.