Кир. История одной мести

Несметные тучи малярийных комаров и навозных мух, диких ос и свирепых слепней носились туда и сюда под музыку Вагнера и безжалостно жалили, кололи и пили из несчастных кровь.

Разум мутился от стонов и ропота адовых пленников.

С окаянного дна на меня, вдруг, пахнуло зловонием и тоской.

Верно, и в самых своих невероятных фантазиях я бы не смог увидеть воочию все девять кругов Ада, когда-то так точно и образно описанных Данте Алигьери.

«Здесь кладбище для веривших когда-то, что души с плотью гибнут без возврата!» – припомнилось мне.

«А ну-ка, не жмуриться, матереубивец!» – встряхнула и страшно воскликнула генерал.

Я открыл глаза, повинуясь приказу.

Воистину, зримая реальность, представшая моему потрясенному взору, в разы превосходила возможности человеческого воображения.

Крики и мольбы тонущих в реках кипящей смолы, страждущих в объятиях скопищ мерзких червей, горящих на вечных кострах, раздираемых диким зверьем на куски, пронзаемых насквозь, как кинжалами, стальными хвостами крылатых драконов – проникали в меня до костей и карябали душу.

Страшный вопль раненным зверем вырвался из меня и кубарем прокатился по всему периметру каземата.

«Не орать, не люблю!» – грозно осадила меня Надежда Авелевна.

Кажется, я еще закричал и задергался из последних сил, от чего пиджачок затрещал, расползся по швам – и я выпал в тартарары…

16.

«Слава Богу, живой!» – непривычно по-доброму прозвучал голос матери моей.

Едва я открыл глаза – она положила мне руку на грудь и попросила не волноваться, а тихо лежать, как лежу.

«Сынок, будешь жить!» – интригующе пообещала она.

Между тем, мое тело, казалось, кричало от боли – совсем как после смертельных сражений на берегу Сучара-ручья.

«Сынок… будешь… жить» … – повторял я про себя, почти осязая на вкус языком каждую буковку слова: ж-и-т-ь…

Неожиданно я обнаружил себя на матраце с подушкой (чего прежде со мной не случалось), укрытым старой солдатской шинелью.

В воздухе слышались запахи щей на сальце с пережаренным луком.

Поистине, мне снились сны – один фантастичней другого!

Наконец, в слабом утреннем свете, нечетко, на фоне решетки я различил мать мою, задумчиво что-то помешивающую ложкой в старом, помятом солдатском котелке времен первой мировой войны.

«Вот, доварю, и поешь!» – наконец, долетел до меня шепоток, подобный ласковому дуновению ветерка.

Четыре насквозь прозаических слова – «вот!» «доварю!» «и!» «поешь!» – прозвучали сонетом.

Удивительные на слух слова: щец на сальце с поперченным лучком, капусткой квашёной, мореной морковкой, лавровым листком и чесночком – протекали в меня, не встречая препятствий.

«Уж поверь, щец таких ты еще не едал!» – стоя ко мне спиной, мелодекламировала она, призывно почмокивая губами.

«Ну, чего, оклемался малец?» – послышался хриплый, до боли знакомый голос.

«Не убили, спасибо, товарищ Каинова Надежда Авелевна!» – процедила сквозь зубы мать моя.

И тут же мне вспомнились жуть и кошмар, пережитые мной этой ночью в Детской Комнате №13.

«Так-то был не сон, и она мне не снилась, а существует!» – подумалось, вдруг.

«Так били не до смерти, до полусмерти!» – как будто расстроилась генерал.

«Гляди, если что!» – погрозила ей мать моя.

«Как сама попросила – так били!» – как мне показалось, с обидой и некоторой толикой сожаления повторил хриплый женский голос.

«Не дай Бог помрет – ворочу с того света!» – без пафоса, впрочем, произнесла мать моя.

«Не многих, однако, встречала оттуда!» – заметила вскользь генерал.

«Тут случай такой… – начала, было, мать моя и умолкла. – Тут случай особый…» – сказала и стихла; как будто утратила нить, или забыла слова.

«О ком, любопытно, они говорят? – безуспешно гадал я, взирая на женщин, – неужели обо мне?»

«Да живой, говорила, не помер!» – должно быть, заметив мой взгляд, обрадовано закричала Каинова Надежда Авелевна, на сей раз представшая в образе старшины сверхсрочной службы Министерства Внутренних Дел СССР.

«Пробудился, сынок!» – наконец, обернулась ко мне лицом…

17.

О, лучше бы я не проснулся тогда, и лучше мне было не видеть ужасный татарский нож, что торчал по самую рукоять в левом глазу матери моей!

Тут я заново, можно сказать, пережил поистине чудовищное убийство моего любимого друга Галимуллы и также необъяснимое ранение матери моей.

Какие-то факты я, может так статься, и преувеличил.

К примеру, Детскую Комнату №13 я поначалу воспринял в Дантовом, если можно так выразиться, освещении – тогда как на деле, она представляла собой типичную камеру пыток для провинившихся несовершеннолетних подростков.

Невероятная генерал Каинова Надежда Авелевна, по пробуждению, оказалась старшиной милиции сверхсрочной службы и происходила, насколько я понял, из одних мест с матерью моей, а гигантский трон красного дерева, на котором она демонически доминировала – обыкновенным крашеным стулом из липы.

В остальном я, надеюсь, не отдалился от буквы документального повествования…

Кормили они меня в четыре руки – я едва успевал открывать рот.

Наконец, насытившись щами, я откинулся на подушку и зажмурил глаза.