Кира

Девочка никак не среагировала, и я сделал шаг в её сторону, одновременно вытягивая руку, чтобы тронуть за плечо. И пространство вокруг меня пошло волнами, закручиваясь неторопливой спиралью. Стволы деревьев искривились, завязались узлами и выгнулись, словно в агонии. На земле вспухли уродливые холмы. Некоторые из этих курганов порвались сверху, и из них потекло что-то густое и липкое, тёмное. В нос ударила вонь разложения.

И в тот же самый миг девочка развернулась. Она сделал это плавно, но быстро, одним почти танцевальным движением. Я, не удержавшись, вскрикнул. Незнакомка была мертвенно бледной, на её лице красовалось буро-сине-фиолетовое пятно, похожее на гематому. Такие появляются на трупах, долго пролежавших лицом вниз, из-за стекающей крови, которую больше не гонит сердце.

Но даже без трупных пятен, её лицо было ужасно. Его черты беспрерывно плыли и изменялись. Кожа на щеках и лбу бугрилась, и бугорки эти без остановки изменяли своё положение. Её глаза, широко распахнутые, казались бездонными чёрными колодцами, из которых сочился гной. Она подняла руку и продемонстрировала мне растопыренные пальцы.

– Нравится, как косточки хрустят? – поинтересовалась девочка.

– Что?..

Её средний палец сломался, выгнувшись под невообразимым углом. Сам по себе. Меня замутило. А девочка, улыбнувшись, спросила снова:

– Нравится, как хрустят?

Я замер, не зная, что делать. Безымянный палец на её руке мелко задрожал, словно сопротивляясь какой-то невидимой силе. Я выкрикнул:

– Нет!

Дрожание прекратилось, и я перевёл взгляд на лицо незнакомки. Она больше не улыбалась, уголки её губ обвисли, как у грустной театральной маски. Один из бугорков с её лба добрался до края глазницы и из-под её века выполз, деловито шевеля лапками, крупный жук с массивными, похожими на вёсла, лапками.

– Жаль, – шепнула девочка.

Она задрожала. Жестокая судорога скрутила её с ног до головы, выгибая дугой. Раздался хруст костей – перенапряжённые мышцы мяли и ломали каркас тела. Я отчётливо разглядел, как опала грудная клетка, когда рёбра превратились в крошево, не способное удержать мясо и кожу на месте.

– Жаль…

Раздался особенно громкий и долгий хруст, её руки начали извиваться, как брошенная на раскалённые угли змея. Они гнулись под невообразимыми углами, кожа натягивалась и рвалась, а из ран текла густая, тёмная, маслянистая кровь.

– Жаль… – произнесла она в третий раз и быстро шагнула ко мне.

Она преодолела разделявшее нас расстояние мгновенно. Её лицо застыло прямо перед моим, сидевший на кончике гнилого носа жук оказался прямо перед моими губами. Я услышал, как хрустнула, выходя из суставной сумки, её нижняя челюсть. Девочка качнулась вперёд, и…

*

Хлёсткий удар по спине мгновенно разбудил меня. Всё ещё не оправившись после сна, я прижал ладони к лицу и извернулся всем телом. Под моим весом застонали пружины старого матраца.

– Ну хорош, хорош! Угомонись! Тяжело, блин, с живыми!

Говоривший ещё раз шлёпнул меня, на этот раз по бёдрам, и я открыл глаза, всё ещё плохо соображая, где я нахожусь и что происходит. Образы и запахи сна медленно таяли в ярком свете лампы дневного света, мирно гудевшей под потолком. Надо мной нависло улыбающееся лицо старого знакомого: того самого патологоанатома, который несколько дней назад подвёз меня до метро.

– Ну ты хорош, гусь. Упоролся знатно вчера. А как заливал-то, что не ширяешься…