Кирасир

Посещение фехтовального манежа и столь феерический результат в сочетании с традиционными байками вояк из серии «Я один тыщу турок набил» сделали своё дело. Поскольку солдаты хвастались не только своими подвигами, но и подвигами начальства (да мой командир сильнее твоего, а значицца – и я сильнее тебя!), то есть и цесаревича в том числе, вышло немного неудобно – горожане поверили, и по Твери заходили совершенно «правдоподобные» истории о том, как Павел едва ли не в одиночку брал города и гонял турок. Люди верили…

Петербург встретил героев не слишком удачно – попытки одновременно праздновать победу и оплакивать прославленного генералиссимуса и так достаточно сложны, а поскольку организацией занималась сама императрица, не имевшая какого-то художественного вкуса, то и вышло… эклектично.

Нельзя сказать, что ОЧЕНЬ неудачно, но… Она привлекла ещё и подруг-фрейлин-родственниц и, судя по всему, главной задачей для них было – понравиться повелительнице, а не «сделать хорошо». Впрочем, проглотили – кое-какие моменты были достаточно интересными, а большей части публики, включая вельмож, достаточно было салютов, музыки и театрализованных представлений.

А вот разговор с Петром не задался…

– Потёмкина, говоришь? Нет, мне он тоже глянулся, но хочу тебя услышать.

– Администратор больно хороший, да генерал грамотный – похуже Румянцева, но не слишком. Ну а как генерал-губернатор точно будет не хуже – не сразу, конечно, а со временем.

– То есть ты предлагаешь новые земли отдать под его управление? – уточнил император.

– Не сразу. Сперва объединить их с Малороссией под управлением Петра Александровича, а самого Григория Александровича сделать вице-губернатором. Как опыта наберётся, так и пустить его в самостоятельное плавание.

Император обещал подумать и отпустил Рюгена. У обоих после беседы было чувство неловкости – пусть и разговаривали нормально, но былая лёгкость ушла. Видимо, тот скандал с обвинением в воровстве и некомпетентности, когда Пётр не встал с ходу на защиту Грифича, всё-таки дал о себе знать, и дружба ушла…

Павел после праздников был в скверном настроении – он решил навестить мать, томящуюся в монастыре, и нарвался… Женщина оказалась сильно нетрезвой и высказала много чего. Прежде всего – что никаких материнских чувств она не испытывала и нужен он был только как некий символ того, что она имеет право оставаться женой Наследника-императора, а после – самой сесть на трон.

Было или правдой, или обычными разговорами обиженной на всех женщины, сказать сложно, но на молодого человека такие откровения произвели самые тягостные впечатления…

– Брось, – нарочито равнодушно махнул рукой развалившийся в кресле Померанский, – ты и так знал, что она не образец материнской любви, а тут ещё и озлобилась да уязвить тебя захотела посильней.

– Меня-то за что?!

– А за всё. За то, что ты успешен, любим народом… Это она должна быть такой! То есть она так считает.

– М-да… – протянул несколько… не столько успокоенный… Но настроение цесаревича стало философским.

– Хреново, конечно, – скривился Игорь, – но нам ли её жалеть? То, что она твоего отца убить планировала… Планировала, точно тебе говорю – намёков она достаточно раздала, так и говорить не о чем. Отца твоего – убить, ты нужен был только для «строгания» внуков… И несмотря на это, император обошёлся с ней весьма милостиво – сам же видел личные апартаменты и прислугу. Да и жизнь она ведёт не слишком-то монашескую, несмотря на постриг. Из монастыря выходить нельзя, да мужиков водить, а остальное…

– Да всё мне понятно, – кисло ответил Наследник, – но всё равно мать…

В общем, впечатления от приезда в столицу у Вольгаста были не слишком-то радужные. Единственное исключение – семья. Он соскучился по детям и сумел наконец-то увидеть второго сына, соскучился по жене, по тестю…

К сожалению, времени на общение с близкими было не слишком много – его отнимал Департамент, продолжающиеся (хотя и более вяло) праздники, армейские дела, общение с императором и Наследником… А главное – Воронцов. Операция по его устранению входила в завершающую фазу.

Никакого стрелка или человека с кинжалом – только яды. Александр Воронцов пусть и потерял былое влияние из-за слишком… легкомысленного отношения к государственной собственности, но он всё ещё оставался братом императрицы и племянником канцлера, а помимо того – главой российских масонов.

Словом, следили за ним очень и очень серьёзно и любой лакей проходил всестороннюю проверку, работая обычно сразу на несколько господ. Можно, конечно, – агентура у Грифича была более чем серьёзной. Вот только риск был слишком велик, а тем более – вражда их была хорошо известна и в случае смерти Воронцова Рюген автоматически подпадал под подозрения.