Киргегард и экзистенциональная философия (глас вопиющего в пустыне)

Теперь мы можем, наконец, поставить вопрос: откуда эта Необходимость, кто или что дало ей такую безмерную власть над человеком? Киргегард говорил нам об упорстве, закоренелости, мятеже, нежелании повиноваться и т.д. - но мы убедились, что не в этом дело. Киргегард ссылался, в доказательство своей правоты, на Писание, но мы тоже убедились, что в Писании Киргегард не мог найти себе поддержки, что источником его "прозрений" было не Писание, а греческая мудрость - Писание же ему приходилось непрерывно исправлять, чтобы хоть сколько-нибудь приладить его к своим истолкованиям. И что по мере того, как он исправлял Писание, "суровость" его росла, так что почитаемое всеми за кроткое христианское учение превратилось под его руками в бесконечно "свирепое". Я уже приводил немало отрывков из его записей в дневниках и из его сочинений, которые об этом свидетельствуют. Думаю, что будет нелишним прибавить еще несколько, чтоб читатель наглядно представил себе, в какой раскаленной атмосфере протекала жизнь Киргегарда: только тогда ему откроется связь между "суровостью" Киргегарда и экзистенциальной философией. В одной из "христианских речей" его мы читаем: "Ибо поистине христианское учение вызывает большее отчаяние, чем самое тяжкое земное страдание или величайшее несчастье". И еще там же: "Только на пытке можно вырвать у человека признание (т.е. истинности христианского учения): естественный человек добровольно не пойдет на это"94. А в дневнике (1850 г.) он заносит: "Совершенная любовь в том, чтоб любить того, через которого мы становимся несчастны. Человек не вправе требовать этого. Но Бог - вправе, и в этом есть что-то бесконечно величественное. В строгом смысле слова о религиозном человеке нужно сказать, что, когда он любит Бога, он любит того, который его делает хоть и блаженным, но несчастным для этой жизни". И, загадочным образом, тут же торопится прибавить: "У меня нет сил так это понимать; притом я очень боюсь таким образом запутаться в самый опасный из расставленных нам силков - начать верить в свои заслуги. Но в строжайшем смысле религиозный человек справляется с этой опасностью"95. И, наконец, в последний год своей жизни, в издававшемся им маленьком журнале "Мгновение", в котором он был единственным сотрудником, он пишет: "Так ужасен (говоря человечески) Бог в своей любви, так ужасно (говоря человечески) быть любимым Богом. Ибо дополнительное к положению: Бог есть любовь, есть другое положение: Он твой смертельный враг"96.