Кирилл и Мефодий

Это будет угодно богу и поможет достижению великой цели, которую Фотий перед собой поставил, — распространить свое влияние на болгар, великомораван и на тот бескрайний, как океан, народ, который называют русичами. Вот тогда посмотрим, кто милее богу, Фотий или папа — исчадие ада, прикрывающееся небесными устремлениями. Патриарх упрекал себя за то, что не разрешил братьям встретиться с болгарским князем. Их слово могло бы сделать его уступчивее, расшатать союз с Людовиком Немецким... Мысль об этом союзе повергла патриарха в смятение. Того и гляди, болгары примут Христову веру от Рима, тогда ему не удержать свое положение духовного главы. Папские священники обоснуются у него под самым носом, непрестанно растравляя души его приближенных, всего Христова стада. Этого не должно случиться, если он хочет, чтобы наследники престола Восточной церкви поминали его добром... По всему видно, что папа — вдохновитель войны, которая недавно началась между Карломаном, Ростиславом, сербами и хорватами, с одной стороны, немцами и болгарами — с другой. Стало быть, надо смотреть в оба, так как папа уже вмешивается в болгарские дела.

О путешествии Константина, Мефодия и их учеников все еще нет известий. Дороги стали опасными. По большой реке и птица не пролетит без разрешения болгар, тем более не пройдет вражеское судно. Мешали также и папские люди. Гонец мог бы пробраться через Сербию и Хорватию, но и этот путь ненадежен. Между ними и Византией стоят болгары. Единственная возможность — идти через Венецию.

Византийцы должны напасть на Болгарию сейчас, когда она воюет с тремя странами, в другой раз они не победят ее. Пора сдержать слово и помочь Великой Моравии в битве с Людовиком Немецким и болгарами. Фотий так вжился в ситуацию и разволновался, что ударил ладонью по лежавшему на столе свитку пергамента, встал и начал лихорадочно одеваться. Ему казалось, если византийские войска не вступят в дело, рухнут все его планы. И там — в Великой Моравии, и тут — в соседней болгарской стране. Прежде чем спуститься по скрипучей лестнице патриаршего дворца, Фотий троекратно перекрестился — сказывался новый навык. Внизу, где была официальная приемная с канцелярией, патриарха ожидал гонец от солунского архиепископа. Он сообщил, что миссия благополучно отправилась в Моравию, за державшись в Солуни на две недели из-за обжорства учеников, которое привело к расстройству пищеварения. Фотий долго всматривался в послание, пока до него дошел смысл сказанного. Значит, все-таки поехали... Это было важно. Если отсчитать две недели со дня отправки из Константинополя и прибавить к ним дни, необходимые на поездку отсюда до Солуни, — можно предположить, что они уже в Моравии...

— Передай досточтимому архиепископу Солуни мою похвалу за ревностную службу богу и святым апостолам, — сказал Фотий и как-то очень поспешно сунул гонцу руку для поцелуя.

Гонец склонился, и патриарх ощутил на руке щекочущее прикосновение его волос и губ.

Во дворе ждала карета. Удобно усевшись, Фотий осмотрел собравшихся слуг, перекрестил подошедших мирян и вдруг постиг силу собственного «я». Людей не интересовали решения далекого, неизвестного папы. В Константинополе есть один патриарх, и имя его — Фотий. Кучер со свистом вам ахнул кнутом, и протяжное «го-ни-и-и!» покатилось по улице...

8

Большая часть войска с обеих сторон Дуная направлялась к Белградской крепости. Борис ехал верхом, вооруженный мечом и перекинутым через плечо луком, инкрустированным слоновой костью и укрепленным снизу пластиной из какого-то гибкого и прочного металла. Никто из приближенных хана не мог тягаться с ним в дальнобойной стрельбе из лука, но в цель он попадал редко — то ли рука подводила, то ли глаз. Поэтому на охоту он не выходил без двух верных соколов, которые смирно сидели на его плечах, так как их глаза были прикрыты кожаными колпачками, надетыми на голову. Золотые цепочки-опутенки, пристегнутые к их когтистым лапам, свободно висели на кисти его руки. Прежде чем спустить соколов, он отстегивал цепочки и снимал колпачки.