Кирилл Лавров

Спокойная, непоказная сила исходила буквально из каждого жеста, из каждого слова Клаузена — и когда он пытался убедить своих детей в том, что душа его отнюдь не жаждет покоя, и когда понимал окончательно и отчаянно, что все попытки бороться с семейным кланом бессмысленны и остается только умереть, не быть, чтобы жизнь Клаузенов продолжилась безмятежно и посвящена была светлой, незамутненной памяти матери и отца… Ярость, несогласие, отчаяние, кипевшие в нем, сдерживались до последнего несокрушимой волей этого человека, вынужденного в конце концов сдаться…

И только неизбывной человеческой, личной, очень личной болью звучали слова: «Я ясно вижу, как высокое и прекрасное дело моей жизни… превращается в мерзкое торгашество». Это говорил не только Маттиас Клаузен — это говорил Кирилл Лавров, наблюдавший рождение нового, глубоко чуждого ему театра…

В одном из отзывов на спектакль отмечалось: «Маттиас Клаузен Лаврова — человек от мира сего. Таким — интеллигентным и одухотворенным — хотелось бы видеть человека дела нашего времени. Он — собранный, легкий и светлый. Корректный и удивительно естественный. Доступный, без тени превосходства. И в то же время, отличный от окружающих… Мудрость Клаузена Лаврова — итог долгой жизни, пережитых страданий, мучительной работы мысли, познания глубин культуры, философии. Здесь и опыт одиночества, и знаковое для героя Лаврова чувство ответственности за эту юность, которая входит в его жизнь».

Сам же Кирилл Юрьевич говорил об этом спектакле: «Этот старик, Гауптман, так точно знает и чувствует человека, перешагнувшего определенный возрастной рубеж. Мне мало надо было фантазировать и очень легко было соединить то, что написал он, с тем, что происходит со мной. Ощущение неизбежно приближающегося окончания спектакля, именуемого жизнью, и ощущение того, что каждый человек подходит к этому абсолютно одиноким. Не потому, что у него нет родных, друзей, близких. Просто, вероятно, в силу заложенных Господом Богом психофизических законов каждый умирает в одиночку. Все это так не ново, так повторяется из поколения в поколение, но от этого проблема не уходит. Смена поколений, то, что идет на смену принципам и законам, по которым жил всю свою жизнь я, — все это рушится, приходит другое. От понимания этого не делается легче. Борьба бессмысленна, а не бороться нельзя, поэтому, наверное, в результате Клаузен и приходит к Марку Аврелию и принимает „сахар с запахом горького миндаля“».

Здесь для нас чрезвычайно важна оценка самого артиста, его восприятие образа в соотнесении с собственными ощущениями и переживаниями. И, конечно, то, как Лавров «переносил» на свою жизнь и гауптмановскую мысль о смене поколений и идеалов; и о необходимости пусть и бессмысленной, но все же борьбы… И очень горькие, хотя и совершенно справедливые и естественные мысли о том, что каждый умирает в одиночку. Таков непреложный закон жизни…

Еще были рядом Валентина Александровна Николаева, его верная, бесконечно любящая и любимая жена, сын Сергей, дочь Мария, обожаемая внучка Оленька. Они были еще все вместе, а он не мог не думать о том, что неумолимо приближается «окончание спектакля, именуемого жизнью». И был в этих мыслях спокоен, мужествен, полон чувства собственного достоинства. Как и подобает настоящему мужчине.

К сожалению, особенно сильного впечатления на критиков спектакль «Перед заходом солнца» не произвел, но для давних и верных поклонников Кирилла Лаврова он оказался чрезвычайно важен — ведь появился он, как оказалось, действительно, «перед заходом солнца», явив в который раз масштаб таланта этого удивительного артиста.

А последним спектаклем Кирилла Лаврова стал «Квартет» — незатейливая пьеса известного драматурга и сценариста Рональда Харвуда о четырех бывших оперных звездах, кумирах публики, коротающих свой век в доме для престарелых. Этот спектакль был поставлен Николаем Пинигиным к 80-летию Лаврова. Вместе с ним «Квартет» сыграли Алиса Фрейндлих, Зинаида Шарко и Олег Басилашвили.

Типичная пьеса «на звезд», лишенная глубины и каких бы то ни было психологических тонких мотивировок, «Квартет» в исполнении блистательных мастеров Большого драматического задевал глубоко, сильно.