Кирилл Лавров

К слову сказать, не только злые языки недооценивали талант Лаврова. Очень показательна в этом смысле уже цитированная статья питерского критика Александра Уреса «Народный артист»: «Каюсь, в пору нашей студенческой театральной юности, влюбленные в молодых тогда актеров БДТ, среди которых был и Кирилл Лавров, мы относились к нему несколько настороженно. Нашими кумирами были Юрский, Стржельчик, Луспекаев, Лебедев. А Лавров стоял как-то особняком. Для вечно фрондирующей молодежи он был слишком „правым“, да к тому же не богемен, не элитарен, даже театрального образования у него нет. Все понятно — Товстоногову нужен артист на роли секретарей партячеек, командиров взвода, надо сыграть Лицо от театра в конъюнктурном „датском“ спектакле „Правду! Ничего, кроме правды!“, надо же кому-то олицетворять нашего героического современника именно с таким вот вздернутым, задорным носом, ясными глазами и неотразимой улыбкой. Таковы были правила игры в искусстве эпохи построения коммунизма. Но нам-то принимать эти правила игры совершенно не хотелось. Мы, как это свойственно молодым, многое упрощали, а многого попросту не знали и не интересовались… Правда, и тогда, в 60-х, невозможно было не поддаться лавровскому обаянию, остаться равнодушным к его Славе из „Пяти вечеров“ Володина, не поверить, что где-то и впрямь существуют такие надежные, честные, волевые люди, как Платонов из „Океана“ Штейна. Лавров творил советский театральный миф талантливо и искренно, опираясь на свой „актерский ум“, который сразу заметил в нем Товстоногов, а мы признали только много лет спустя. Правда, и тогда его Молчалин в „Горе от ума“ стал театральной сенсацией…»

Конечно, есть в этой статье немалая доля лукавства: хотелось нам или нет, но и мы принимали «правила игры». Только для нас, поколения следующего и куда более циничного, все было менее драматично, чем для поколения Кирилла Лаврова — отнюдь не принимавшего все легко и бездумно, а пытавшегося найти оправдания…

Но вернемся к спектаклю «Коварство и любовь».

Казалось, он никогда еще в последние десятилетия не был настолько свободен, настолько раскрепощен. Кирилл Лавров сыграл в спектакле Темура Чхеидзе не только судьбу человека, собственными руками выстроенную, собственным разумом избранную, но и расплату за такую судьбу. Страшную расплату, непоправимую, неизбежную, если вести свою роль до конца, заглушив в душе последние ростки личностного. И потому спектакль, по наблюдению части критиков, получился больше о коварстве, нежели о любви, — коварстве по отношению к самому себе, повлекшем за собой непридуманную драму утраты. Это стало для Лаврова главным мотивом: мотивом, спроецированным на собственную судьбу…

Очень точно писал об образе Президента фон Вальтера критик Вадим Гаевский: «К. Лавров играет Президента так интересно и так глубоко, как он играл у Г. А. Товстоногова в свои лучшие годы. Он играет властолюбие, поработившее и опустошившее некогда свободную душу. И он играет искаженную страсть, отцовскую любовь прожженного политикана. Перед нами совсем не потомственный аристократ… Президент Лаврова вышел из тьмы, он сделал головокружительную карьеру. Как это случалось в добрые старые времена, К. Лавров не очень-то понятными путями дает увидеть предысторию своего персонажа. И уже совсем непонятно, как он играет финал: пронзительно, но и не переходя на крик, и очень грустно, и потрясение. И эта нотка грусти, чудом пробившаяся в одеревенелую речь, становится — странно сказать — трагической кульминацией, очищающим катарсисом спектакля».

«Коварство и любовь» — спектакль, ознаменовавший возрождение артиста в несколько ином качестве. В том, в котором мы его еще не знали, не видели. Или — основательно подзабыли…

И далее последовали одна за другой роли мощные, сильные, раскрывающие перед нами все новые и новые краски богатейшей актерской палитры. Казалось, те годы, когда Кирилл Лавров играл достаточно сходные между собой характеры, шло внутреннее накопление сил, эмоций, темперамента для того, чтобы играть то, что было им сыграно в конце 1990-х — начале 2000-х годов.

Поистине удивительным был его старик Эфраим Кэббот в спектакле «Под вязами» (по пьесе Юджина О’Нила «Любовь под вязами», постановка Темура Чхеидзе)! Красивый, мощный, сильный старый человек, он просто не мог не привлечь молодую Абби — столько было в нем истинно мужского, властного, гордого, поэтому можно было поставить под сомнение, что девушкой руководил в решении о браке с Эфраимом лишь расчет. Невозможно забыть, как он вскакивал одним движением с пола сцены на стол и плясал на нем, гордый тем, что у него родился наследник. Он был истинным, прирожденным хозяином, этот старый Кэббот, хозяином поместья, семьи, жизни, в конце концов. И его драма в финале, когда он узнал о двойной измене жены и сына, воспринималась почти как античная трагедия, потому что на наших глазах рушился мир Кэббота, рушилось все, что он построил с таким тщанием и с такой уверенностью в своих силах…