Кирилл Обломов и его невероятные миры

Я поспешно опускаю прут, и силюсь сквозь клубы пара увидеть незримого собеседника.

— Ты бы вообще положил бы его на пол, — звучит напряжённый голос.

— А вы мне точно ничего не сделаете? — я стараюсь незаметно приблизиться к предбаннику, чтоб улизнуть от страшного духа.

— Сказал же, не трону … ты все, как положено, сделал … чёрную курицу под порогом закопал, а сейчас в предбаннике жена моя — обдериха, чёрный хлеб жуёт и солью посыпает, — звучит грубый, но с добродушными нотками голос.

Я уже приоткрыл дверь и хотел выбежать за неё, но взглядом упираюсь в косматое существо, в грубой рубашке до пяток, волосы на голове прямые, сосульками свешиваются ниже плеч и сквозь них выпирают узкие уши.

Обдериха повернулась ко мне, её жующий рот попытался растянуться в улыбке, обнажая редкие зубы, круглые глаза останавливаются на мне и не мигают. В мохнатой руке зажат кусок чёрного хлеба, густо посыпанный солью. Я отпрянул от двери, сердце заколотилось так, что даже больно стало и в этот момент часть пара вытянуло в щель двери и в глубине бани обозначается силуэт невысокого, коренастого мужчины, так же покрытого шерстью.

— Что ты носишься по бане, здесь париться нужно, а не бегать. Смотри, сколько пара выпустил, разве так можно! — банник окунает веник в кадушку со студёной водой и слегка брызгает на раскалённые камни. Клубы пара вновь скрывают его, но внезапно он оказывается прямо передо мной и, вперив суровый взгляд на железный прут, требует:

— Брось сейчас же!

От неожиданности разжимаю пальцы, прут с грохотом падает, подкатившись к лохматым ногам банника, тот поспешно отпрыгивает, глаза наливаются кровью, но, сдерживается:

— Это ведь ты случайно сделал? — с угрозой спрашивает он.

— Простите, — прижимаю я руку к сердцу.

— Ладно, проехали, — миролюбиво отвечает банник, — вижу ты ещё совсем маленький, неопытный. А вот зачем ты к Бабе-Яге в гости пожаловал? — присаживается он на гладкие доски и внимательно смотрит на меня.

— Я не совсем у неё в гостях, обещал ей дров наколоть, воды принести …

— А-а, понятно, — кивает головой банник, — значит надолго здесь, часто теперь тебя буду видеть.

— Как это часто? — пугаюсь я.

— Не отпустит она тебя, в рабство ты к ней попал, — говорит он и меня словно обливают из кадушки ледяной водой.

— Как это … в рабство? — заикаясь, переспрашиваю я.

— Ну, это лучше, чем, если она обглодает твои косточки и забор свой ими поправит, — цинично говорит банник. — Да тебя озноб бьёт! Сейчас ещё парку прибавлю, — банник брызгает веником.

— Я не хочу быть в рабстве, так нельзя! — неожиданно я всхлипываю и не могу сдержать слёз.

— Ты что, мальчонку обижаешь? — раздаётся визгливый голос обдерихи.

— Нет, это я сам, — всхлипываю я.

— Что тогда случилось? Муж камнями в тебя не швыряет, я кипятком не поливаю, — удивляется она.

— Вы так добры ко мне.

— Это верно, — хихикнула обдериха. — Тогда чего пол слезами орошаешь?

— Помогите мне убежать от Бабя-Яги! — взмолился я.

— Как это … убежать, — сердится обдериха, — никак не можно!

— Ну, пожалуйста!

— А вежливый какой, — удивляется она. — Муженёк, что скажешь? — она смотрит своими немигающими глазами сквозь приоткрытую дверь.

— К нам впервые обращаются за помощью, — рокочет его голос. — Обычно, наоборот, — в замешательстве говорит он. — Хорошо, мы подумаем, — поразмыслив, соглашается он.

— А как скоро? — с мольбой спрашиваю я.

— Годик, другой … мы сообщим своё решение.

— Это ужасно долго! — вскричал я.

— Разве? — удивляется банник.

— У людей короткий век, — мудро замечает обдериха, — что для нас мгновенно, для них вечность.

— Чудные всё же люди, — хмыкает банник, — хорошо, в следующий раз зайдёшь, попариться мы сообщим о нашем решении. Только не забудь чёрную курицу на пороге закопать, и чёрный хлеб солью засыпать, — требует он. — В этот раз ты всё правильно сделал.

— Это не я курицу и хлеб, — опускаю взгляд в пол. Мне кажется, не следует им врать.

— Как не ты, а кто? — удивляется банник.

— Баба-Яга, — понуро говорю я.

— А ты честен, — обжог меня взглядом банник. — Своим признанием ты снимаешь с нас обязательство гостеприимства, — жёстко добавляет он.

— Я не знал о таких тонкостях, — мямлю я. — Раньше я мылся в ванной под душем.

— Фу, какая гадость! — едва не сплюнула обдериха.

— Что нам прикажешь с тобой делать? — банник подходит совсем близко и мне стало нехорошо от его пронзительного взгляда.

— Может, кожу с него снимем? — немигающее смотрит на меня обдериха.

— Погодь, чуть что, кожу сразу снять! Нельзя пользоваться наивностью человека, — строго сдвигает лохматые брови коренастый банник.

— Так я это … не настаиваю … но как-то надо его наказать, — смущается обдериха и прячет взгляд от сурового банника.

Я цепенею от страха, ощущение, что всё происходит не со мной, интуитивно прикрываюсь деревянным тазиком и приготовил веник для обороны, взглядом ищу железный прут, но он закатился под скамью. Для себя решаю, буду обороняться, живым не дамся.

— Звать то тебя как? — словно добрый дедушка, вопрошает банник.

— Кирилл, — хлопнул губами я.