Кириньяга. Килиманджаро

– Думаю, в тот, что в нескольких сотнях миль к северу отсюда.

– Шакалы бродили по этим землям еще задолго до прибытия фермеров, – заметил я.

– Они – пережиток старины, – ответил он. – Им тут больше не место.

Я кивнул.

– Наверное, это правильно.

– Перевезти шакалов в заповедник? – спросил он.

– Что кикуйю, которые населяли эту землю до кенийцев, отбывают на новую планету, – сказал я. – Мы тоже пережиток старины, нам тут тоже больше не место.

Он прибавил скорость, и через некоторое время мы выехали из сельскохозяйственной зоны в окраины Найроби.

– Чем ты займешься на Кириньяге? – спросил он, нарушив долгое молчание.

– Мы станем жить там, как подобает жить кикуйю.

– Я имел в виду тебя лично.

Я усмехнулся, предвкушая его реакцию.

– Я собираюсь стать мундумугу.

– Шаманом? – повторил он недоверчиво.

– Именно.

– Не могу поверить! – произнес он. – Ты образованный человек. Зачем тебе сидеть скрестив ноги в грязи, бросать кости и толковать знамения?

– Мундумугу также и учитель, и хранитель племенных обычаев, – сказал я. – Это почетная профессия.

Он изумленно качал головой.

– Значит, я должен буду объяснять людям, что мой отец стал шаманом?

– Тебе нечего смущаться, – сказал я. – Просто говори, что мундумугу Кириньяги зовут Кориба.

– Это мое имя!

– Новому миру – новое имя, – сказал я. – Ты отбросил его ради европейского. Теперь я его подберу и оберну во благо.

– Ты серьезно про все это? – проговорил он, когда мы въезжали в космопорт.

– Отныне меня зовут Кориба.

Машина остановилась.

– Надеюсь, отец мой, что ты прославишь это имя больше, чем я, – сказал он в заключительной попытке примирения.

– Ты прославил имя, какое выбрал для себя, – ответил я. – Этого вполне достаточно для одной жизни.

– Ты говоришь то, что действительно думаешь? – спросил он.

– Конечно.

– Тогда почему ты никогда не говорил этого раньше?

– Разве? – удивился я.

Мы вылезли из машины, и он проводил меня в терминал вылета. Там он остановился.

– Дальше мне нельзя.

– Спасибо, что подвез, – сказал я.

Он кивнул.

– И за шакалов, – добавил я. – Отличное получилось утро, правда.

– Я буду скучать по тебе, отец мой, – сказал он.

– Знаю.

Он словно бы ждал продолжения фразы, но я не придумал больше ничего. Мгновение мне казалось, что он обнимет меня и прижмет к груди, но вместо этого он потянулся ко мне, пожал руку, пробормотал очередное прощание, развернулся на пятках и ушел. Я думал, что он сразу сядет в машину, но, выглянув в иллюминатор корабля, который должен был доставить нас на Кириньягу, я заметил, как он стоит у огромного панорамного окна и машет рукой, а в другой руке комкает носовой платок.

Потом корабль взлетел, и я больше ничего не увидел. Но перед мысленным взором стояла та пара шакалов, глядящая на чужаков на земле, которая сама стала им чуждой. Я надеялся, что они приспособятся к новой жизни в заповеднике, на искусственно созданной для них территории. Что-то подсказывало: вскоре я узнаю ответ.

Кириньяга