Кирюша из Севастополя

Пыльная пустынная дорога вьется мимо раскопок старинного города Херсонеса. Кирюша частенько находил там заплесневевшие монеты и утварь. Обомшелые развалины храма богини Дианы, которой в давние времена приносились человеческие жертвы… Раскинулось выжженное солнцем бурое побережье, испещренное приятными глазу квадратными пятнами кудрявых виноградников. Дремлет, нежась под солнцем, беспредельное синее море. Неподвижно, как гигантские глыбы малахита, стоят на дне подводные леса водорослей, хорошо различимые с вершины террас, ласково манит к себе прозрачная глубь… До чего приятно, сомлев от жары, кинуться с крутизны в море!

Иное представилось Федору Артемовичу — такое, чего, к счастью, не довелось видеть, испытать и пережить Кирюше. Стена отсека словно раздвинулась, открыв взору бывшего шкипера кишащие людьми выступы и расщелины, черные тени «мессершмиттов» и «юнкерсов» на желтых откосах скал, бесконечные фонтанчики пыли, взвихренной пулеметными очередями, всплески у подножья террас, взбудораженное до дна штилевое море…

День сухой и мучительный, как ощущение распухшего от жажды языка. Вторые сутки держались последние защитники главной базы Черноморского флота, прижатые немецкими танками и автоматчиками к морю, на скалы террас, обстреливаемые с высоток над взморьем и с воздуха; отбивая атаки наседающих врагов, с горечью, понятной лишь черноморцам, обращали свои взгляды в ту сторону, где в сплошной пелене дыма изнемогал в предсмертных муках родной Севастополь. Наперекор орудийным залпам и разрывам бомб, рассыпались учащенные пулеметные и автоматные очереди. Слыша их, люди на террасах поминали добрым словом горстку храбрецов, которая заслоняла путь к их «пятачку», к террасам. Исход боя был предрешен. Однако черноморцы, засевшие среди развалин в городе, заранее обрекли себя на смерть, чтобы выиграть время и прикрыть террасы до ночи, когда подойдут корабли…

— А про такое слышал: «Рус буль-буль»? — глядя в пространство, тихо спросил Федор Артемович.

Кирюша отрицательно мотнул головой.

— «Буль-буль»… — глухо повторил Федор Артемович. — Ничего, скажем и мы, когда они забулькают!.. Это фрицы кричали с высоток над террасами. Два дня кричали, а сунуться поближе не смели, хотя с трех сторон прижали нас до моря. Очень хотелось им скинуть всех нас туда… Кричат, а сами ни с места. Учеными стали после Сухарной балки, Сапун-горы, Константиновского равелина и Малахова кургана. «Пятачок» им еще на копейку разуму прибавил. Кто из них уцелеет, когда войне срок выйдет, тот и во сне вспомнит. Вместо чертей черноморцы приснятся. А ведь какое преимущество: танки и минометы, автоматчики сховались за танками и строчат по верхушкам террас, «мессера» с одной стороны бреют, «юнкерсы» утюжат и взморье и террасы — с другой… В общем, похоже, что амба нам. Придется костьми лечь прежде времени. Кораблей нет. Море под боком, а не напьешься. Вторые сутки без глотка пресной воды. Язык распух. Мычим, а не говорим. Сколько бы немцев тогда против каждого из нас ни стояло, но хуже всего — без воды очутиться. Солнце до мозгов пропекло, всякая всячина в голову лезет.

Пришла мне грешная мысль. Дай-ка, думаю, заплыву подальше. Телу от моря приятнее будет, проживу несколько лишних часов, подведу на досуге итог своей жизни, пока силы наверху держат. И на душе радостнее, когда чуешь вокруг море, родное море. Оно примет к себе, схоронит, как сына, не даст фрицам надругаться над мертвым. А живым не возьмут… Все так думали. Никто пощады не ждал и не просил. Лучше смерти поклониться, чем немцам. Чуть не уплыл, да опомнился, понял, что жара и жажда торопят на гибель. Тут один хлопец про сахар сказал. Сахару, что консервов, было: вволю. Зачерпнули каской морской воды, растворили, попытали на вкус: муторно до головокружения, но терпимо. Пьем — оторваться не можем. Спасибо, врач отнял. Он по всем террасам бегал под пулями и предупреждал: «Только для поддержания организма, товарищи, ни в коем случае досыта, иначе пропадете!» Кто его не послушался, невыносимую муку принял.