Кирюша из Севастополя

Вначале он укрылся в подвале гидробиологической станции, куда любил приходить до войны и часами наблюдать сквозь зеленоватую толщу воды аквариума, пронизанной электрическим светом, жизнь подводного Черноморья — рыб ста пятидесяти пяти видов, диковинных растений и странных моллюсков. Немецкая бомба разрушила станцию. Каменные своды над аквариумом обвалились и похоронили все под собой. Сохранилась ниша входа в подвал, где маленький моторист нашел боковую выемку, достаточную, чтобы уберечься в ней от осколков бомб и камней.

Долго он не усидел там, чувствуя себя прескверно в темноте подземелья, и покинул укрытие, как только убедился по затихающему гулу, что вражеские самолеты удалились к Северной стороне.

Все вокруг станции заволокло едкой пылью, поднятой взрывами. Клубы пыли поднялись над улицей Фрунзе и зданием Сеченовского института. В коричневом тумане плавали обгорелые руины. Улица Фрунзе была разрушена столь же безжалостно, как и улица Ленина. Дома ее подгорной стороны завалились на мостовую, а на их фундаментах саперные части и дружины горожан проложили дорогу для грузовых машин, курсировавших по Севастополю даже в часы бомбежек.

Кирюша пробрался сквозь стену пыли к Артиллерийской бухте. Услышав нарастающее гуденье — то приближалась к городу очередная волна «юнкерсов», — он юркнул в подвал семиэтажного дома Анненкова.

— Куда, хлопец?

Перед подростком выросла фигура часового.

— Я из плавсредств, — тяжело дыша, представился Кирюша. — Иду на Мясную, до своих. Командир позволил.

— Та на Мясной ни души. Люди сюда поховались. Ты пошукай в штольне, может найдешь.

Часовой отставил винтовку так, что ее дуло показывало на черный прямоугольник в противоположной стороне подвала, и с любопытством спросил:

— С Южной путешествуешь? Как там, жарко?

— Как вчера, так и сегодня, — второпях ответил подросток: ему не хотелось задерживаться.

Часовой ухмыльнулся.

— Толково объясняешь. Это и я знаю. Ладно, ступай, — сказал он вдогонку маленькому мотористу, который уже спускался по земляным ступеням невидимой лестницы.

…Точно рокот далекого морского прибоя зазвучал навстречу.

Кирюша постоял у входа, пока глаза не освоились с полумраком, и тогда уже зашагал в глубь коридора, удивляясь всему, что открывалось его глазам.

Впервые за время осады очутился он в Центральной штольне, совершенно не похожей ни на подземные галлереи Килен-бухты, ни на тесные убежища в склоне горы у Минной пристани. Редкие лампочки, висящие на развилках боковых галлерей, образовали длинную цепь желтых точек.

Перед Кирюшей постепенно выступал настоящий город, созданный в последних числах мая 1942 года, когда немцы стали варварски уничтожать Севастополь ударами с воздуха. Севастопольцы ушли от фашистских бомб глубоко в землю, чтобы там продолжать напряженную трудовую жизнь. Несмотря на то что немцы буквально засыпали город зажигательными и фугасными бомбами, а в эти дни последней декады июня вражеские автоматчики отрезали Пятую мастерскую за Килен-бухтой, Центральная штольня продолжала поставлять на передний край все необходимое.

Центральной она считалась по местоположению, по своим размерам и по объему того, что производила для нужд обороны. В ее боковых галлереях, пещерах и штреках разместились заводские цехи, электростанция, оружейные мастерские по выделке автоматов и патронов, гранат и мин, противотанковых бутылок с зажигательной жидкостью. Тут же находились хлебозавод, столовые, баня, кинотеатр на семьдесят пять мест, библиотека, читальня, исполком городского совета, партийные и общественные организации, штаб воздушных сил, госпитали, перекочевавшие сюда после прорыва немецких автоматчиков к флотскому экипажу, школы, и в их числе десятая школа, в которой Кирюша учился еще до поступления в механический цех Морзавода. Вдоль влажных шершавых стен, на узлах, на чемоданах, на мебели, перенесенной из разрушенных квартир, ютились тысячи горожан — женщины, детвора, старики; здесь, как всюду, где есть люди, текла жизнь с печалями, горем, любовью, страстями, объединенными общим чувством тревоги за судьбу родного города.

Штольня вместила всех, кто пожелал укрыться: начинаясь в подвале дома Анненкова близ взморья, она тянулась под улицей Карла Маркса и заканчивалась у Ленинского сквера, подле Исторического бульвара.