Кирклендские услады

– Но это чудовищно! Если вы полагаете, что он нашел меня в канаве и спас от нищеты, то, смею вас заверить, вы ошибаетесь. До свадьбы я понятия не имела ни о драгоценном титуле его отца, ни об этом доме. Габриель ни словом о них не обмолвился.

– Так почему же вы вышли за него? По любви? – Саймон неожиданно схватил меня за плечи и взглянул мне прямо в лицо. – Ведь вы не любили Габриеля. Я прав? Ответьте. – С этими словами он слегка встряхнул меня. Его дерзость, его уверенность в собственной правоте привели меня в ярость.

– Да как вы смеете! – вскричала я. – Немедленно отпустите меня!

Саймон повиновался, и на его губах снова появилась усмешка.

– По крайней мере, я стряхнул с вас спокойствие, – заявил он. – И все-таки, Габриеля вы не любили – в моем понимании этого слова.

– Вполне возможно, – отрезала я, – что ваши представления об этом чувстве несколько поверхностны. Люди, подобно вам, влюбленные только в себя, редко способны оценить глубину чужой привязанности.

Я повернулась и пошла прочь, внимательно глядя под ноги, чтобы ненароком не споткнуться. Саймон не сделал попытки догнать меня, чему я была очень рада, ибо меня трясло от злости.

Итак, по его мнению, я стала женой Габриеля, имея виды на его деньги и – в перспективе – титул; хуже того, он считает, что Габриель обнаружил истину и в отчаянии покончил счеты с жизнью. То есть в его глазах я не только охотница за наследством, но и убийца.

Выбравшись из развалин, я торопливо зашагала к дому.

Так почему же я вышла замуж за Габриеля? Конечно, не из любви. Скорее, из жалости... и из желания покинуть унылый родительский дом.

В эту минуту мне хотелось одного – закрыть эту страницу моей жизни, навсегда распроститься с аббатством, Кирклендскими Забавами и семьей Роквеллов. Это была заслуга Саймона Редверза. Меня беспокоило одно: вдруг он шепнул о своих подозрениях родным Габриеля и они ему поверили?

Войдя в дом, я увидела Рут. Она несла из сада корзину красных роз, точно таких же, какие стояли в нашей спальне в день приезда. Как тогда радовался Габриель!.. В моей памяти всплыло его тонкое бледное лицо, вспыхнувшее от удовольствия, и гнусные инсинуации Саймона показались мне просто нестерпимыми.

– Рут, – повинуясь внезапному порыву, сказала я, – я размышляла о своем будущем. Едва ли я смогу остаться здесь... навсегда.

Она наклонила голову и устремила взгляд на розы.

– Поэтому, – продолжала я, – я уеду домой и там окончательно решу, как мне жить дальше.

– Ты знаешь, что здесь тоже твой дом и ты всегда можешь вернуться – если, конечно, захочешь.

– Да, я знаю. Но здесь меня окружают тяжелые воспоминания.

Она тронула меня за руку.

– Всем нам тяжело, но я понимаю. Ведь все случилось почти сразу после твоего приезда сюда. Как ты решишь, так и будет.

Я вспомнила циничную ухмылку Саймона Редверза, и едва не задохнулась от гнева.

– Я уже решила. Завтра же напишу отцу о своем приезде. Думаю, что к концу недели меня уже здесь не будет.

Джемми Белл встретил меня на станции, и опять коляска катила по узким аллеям, и опять передо мной расстилалась знакомая пустошь, словно я ненадолго вздремнула, возвращаясь из пансиона домой, и мне пригрезились все невероятные события последних месяцев.

Все было как тогда. Фанни встретила меня на крыльце.

– По-прежнему худа как щепка, – приветствовала она меня; ее поджатый рот выражал самодовольство, весь ее вид говорил: что ж, я предупреждала.

Отец был в холле, он обнял меня несколько теплее, чем обычно.

– Бедная девочка, – сказал он, – это ужасно.

Он взял меня за плечи, слегка отстранил от себя и внимательно взглянул мне в лицо. В глазах его я прочитала сострадание и впервые ощутила, что мы не чужие друг другу.

– Теперь ты дома, – произнес он, – и мы о тебе позаботимся.

– Спасибо, папа.

Тут в разговор встряла Фанни.

– Я положила в твою постель грелку. Последние дни было сыро.

Я поняла, что удостоилась необычайно теплого приема.

Поднявшись к себе, я подошла к окну, взглянула на пустошь, и сердце мое защемило от воспоминаний о Габриеле и Пятнице. И почему я решила, что в Глен-Хаусе мне будет легче все забыть?

Жизнь моя потекла по привычному руслу. С отцом мы встречались за столом и каждый раз ощущали неловкость, не зная, о чем говорить. Он избегал упоминаний о Габриеле, видимо, не желая бередить мою рану. Когда обед заканчивался, мы оба испытывали облегчение.

Через две недели отец отправился в очередную загадочную поездку и вернулся очень подавленный. Я поняла, что долго такой жизни не выдержу.

Как и раньше, я выезжала на прогулки и однажды даже навестила место своей первой встречи с Габриелем и Пятницей, но нахлынувшие воспоминания были столь болезненны, что больше я на это не отваживалась. Чтобы обрести душевный покой, надо было перестать все время думать о тех, кого я потеряла.

Кажется, именно в тот день я решила изменить свою жизнь. В конце концов я ведь была молодой вдовой со средствами. Мне было по карману поселиться в собственном доме, нанять прислугу и ни от кого не зависеть.