Киров

Я думаю, что адмиралу следовало бы подумать об этом, — он снова посмотрел на Федорова. — А что бы сделали вы, лейтенант?

Федоров поколебался, наклонив голову.

— Ну… Я не уверен, что думает адмирал, товарищ капитан, но я бы держался подальше от этого места и направился бы в Атлантический океан.

Карпов нахмурился. Именно этого он и ожидал. Федоров не имел в себе духу схватиться за возможность, оказавшуюся у него под рукой. Он был очередной кисейной барышней, как и Золкин. Беспокоиться по поводу его заискиваний перед адмиралом было не о чем, но он решил надавить на лейтенанта.

— Направился бы в Атлантический океан? Почему, Федоров?

Федоров начал понимать, что его в некоторой степени разводят. Он знал о Карпове достаточно, чтобы относиться к нему очень настороженно, и потому задался вопросом, почему тот вдруг заинтересовался этими вопросами, если ранее все, что он говорил капитану, встречало слабо завуалированное пренебрежение.

— Ситуация опасна, — сказал он. — Так как президент и премьер-министр находятся в море, американцы и британцы будут очень напряжены, пока не доставят их в место назначения. Они уже знают о нас, по крайней мере, полагают, что мы еще один немецкий рейдер, пытающийся прорваться через Датский пролив, а следовательно, будут вдвое бдительнее. Они уже поняли, что мы не «Тирпиц», если удосужились отправить самолеты-разведчики в Киль. Также тогда они поймут, что мы не «Адмирал Шеер». Однако они все равно выведут в море все, что будет в состоянии выйти. Для немецкого рейдера это самое неподходящее время. Если мы сейчас повернем на восток, возможно, они сочтут нас не настолько серьезной угрозой, особенно если мы сами не будем отсвечивать. Они пока не могут обнаружить нас радарами, пока Роденко осуществляет глушение. Пока они преследуют нас только потому, что знают, каким курсом мы движемся. Они могут рассчитать нашу примерную позицию, зная нашу скорость и последний курс, и потому понимают, что мы еще в этом узком проливе. Но если бы мы повернули на восток в ближайшее время, мы смогли бы сбросить их со следа и уйти в Атлантический океан.

— А если мы продолжим следовать этим курсом?

— Тогда у нас может возникнуть гораздо больше проблем, чем нам нужно, товарищ капитан. Американские силы также присутствуют в том направлении. У них есть по крайней мере три линкора, семь крейсеров, вдвое больше эсминцев и авианосец Атлантического флота, и все эти корабли в данный момент находятся в море, либо обеспечивая конференцию, либо сопровождая конвой в Исландию – который должен доставить те Р-40, о которых вы упоминали.

Карпов припомнил эти сведения по книге Федорова. Штурман был прав, ситуация была действительно очень опасна. Корабли приближались со всех направлений, и все они были привязаны к одному району.

— Вы полагаете, американские корабли атакуют нас?

— Я полагаю да, товарищ капитан. Доктрина Кинга теперь в силе. Американскому флоту разрешено атаковать любые предположительно враждебные надводные корабли либо подводные лодки в пределах ста миль от своих кораблей.

— Я понял… Где именно состоится встреча?

— На базе Арджентия на южной оконечности Ньюфаундленда. Мы должны избегать этого места, если не хотим вступать в бой со всем американским атлантическим флотом в придачу с англичанами. Ситуация крайне опасна, — повторил он.

— Федоров, идет война, если вы не заметили. Англичанам почти удалось торпедировать нас. Этого более не повторится, но ясно, что этот вопрос они для себя уже решили. И если мы не решим бежать в открытый океан и прятаться, как вы предлагаете, нам останется лишь идти на эти корабли прежним курсом.

— Дело не в этом, товарищ капитан, — сказал Федоров. Его глаза выдавали обеспокоенность и некоторую тревогу. Когда он говорил о Королевском флоте, называя имена кораблей, их скорость и состав вооружения, он ощущал себя в своей стихии, где был знатоком. Но сейчас он не был уверен в том, что говорил, и словно брел на ощупь.

— Мы можем изменить ход вещей, — сказал он, поколебавшись, и попытался закончить свою мысль. — Доктор говорил об этом ранее, товарищ капитан. На каждом сбитом нами самолете и на каждом атакованном нами корабле есть люди. Это не великие люди. Они такие же солдаты и офицеры, как и мы, стремящиеся выполнить свой долг как можно лучше. Но те, кому было суждено пережить войну, будут иметь детей, и потому их след тянется в наши дни, и дальше. Я не могу сказать, что гибель любого из них изменит наш мир, но некоторых может. Все, что мы делаем, оказывает влияние на историю, и мы не можем знать, к чему это приведет. Что же касается Рузвельта и Черчилля, то это великие люди, мы все это знаем. Если с ними что-то случится… — он не знал, как закончить.