Кирза и лира

— Спишь, что ли? — Не глядя, грозно обрывает офицер. — Давай не спи там. Сейчас обход будет. Смотри, не прозевай там, у меня, и дежурному передай. Прозеваете — обоим клизму вставлю. Понял? — Теперь только, коротко глянув на солдата, бросает. — Да запр-равься ты, п-понимаешь. Стоишь, бля, как мешок. Иди, давай. — Кивком головы отправляет молодого солдата на пост.

Дневальный испуганно прикрывает дверь, обиженно сопя, подтягивает широкие штаны. Придерживая их руками, семенит по скользкому мыльному полу, осторожно обходя, везде ползающих с мыльными щетками и мокрыми тряпками солдат-нарядчиков. Он движется на шум главной уборки — туда, где сейчас командует работами дежурный по роте — сержант.

Сержант, этакий увалень-здоровяк, спортивный, подтянутый, недавний выпускник сержантской школы, с красной повязкой на рукаве, сидит, развалившись на подоконнике, курит в форточку. Опершись локтями на колени, покачивая широко разведенными ногами, покрикивая, обучает солдат драить краны и раковины. Работа у молодых уже идет по-третьему кругу. Несколько человек опять моют стены, другие — по одному человеку на кран — с усердием вновь трут желтые краны. Третья часть солдат усиленно трёт кое-где побитую эмаль раковин, другие — кафель, по одному солдату на квадратный метр. Помещение до краев заполнено шумом с энтузиазмом работающего большого подневольного коллектива, занятого непроизводительным, но ответственным и важным трудом.

Увидев дневального, дежурный, вытянув шею, вопрошающе замирает. Ну? Не глядя, ткнув сигарету во влажный кафель, выбрасывает ее в форточку. Так же, механически, глянув на наручные часы, соскакивает с подоконника.

— Товарищ сержант, — на всякий случай издалека — чем дальше от рук сержанта, тем себе здоровее — сквозь шум уборки, начинает дневальный…

— Ну? Обход! — Догадывается дежурный.

— Нет, — извиняюще успокаивает дневальный. — Товарищ старший лейтенант сказали, чтоб вы не проспали.

— Чего-о? Кто это «не проспали»! Ты, что ли? — передразнивает сержант своего помощника. Перешагивает через вёдра, стараясь не наступать в море воды на полу. — Пошли, олух. — Приказывает. — А вы, недоделанные, работайте давайте, работайте. И чтоб через десять минут у меня всё тут блестело, как у кота яйца, понятно? Приду принимать… — тоном, не предвещающим ничего хорошего, обещает сержант, — душу вытрясу. А ты, мешок, — давай на тумбочку, — командует дневальному. — Да запр-равься ты… бля… штаны подтяни. И не вздумай там, на тумбочке, сидеть у меня. Понял? Вали. — Подталкивает в спину. Потом, вспомнив, добавляет. — И когда придут проверяющие, не вздумай у меня орать во все горло — «рота, смирно, дежурный, на выход!» Понял?

— Так точно! — громко старается помощник.

— Не ор-ри, я сказал, — замахиваясь, морщится сержант.

— Так точно. — Привычно уже резко втянув голову в плечи и непроизвольно — автоматически — вильнув всем корпусом в сторону, сдавленным голосом отвечает дневальный.

— Вот так вот. Вали на место… — миролюбиво заканчивает сержант.

В туалете, в курительной комнате — большой пустой комнате, в центре которой под пепельницу-плевательницу приспособлена обрезанная на три четверти железная бочка с приваренными для переноски ручками, заполненная почти доверху песком — в коридорах, учебных классах, на лестницах — везде моют и что-нибудь трут молодые солдаты. Где уже по третьему разу, где по второму, где и более…

На корточках, на четвереньках, где стоя, оперевшись на стену, с разной степенью засыпания — везде трут. Воды не жалеют — неопытные! Действительно, воды и мыла вокруг очень и очень много. Полы трут щетками и скребками. «Скреби, я говорю, чтоб блестел у меня, как котовые яйца», требует сержант. Вот, опять эти, понимаешь, котовые яйца. Прямо ключ какой-то к боеспособности армии, и только!

И вообще, нарядчикам еще много чего нужно успеть сделать-переделать до обхода, и пока совсем уж не раскисли. Дежурный быстро обходит всю территорию. Опытным взором замечает невидимые простым глазом огрехи. Возмущенно-вдохновляюще покрикивая, вновь и вновь заставляет там и здесь что-то переделывать. Оставшись после нагоняя одни, солдаты, чуть успокоившись, снова начинают бороться с дремотой, клюют носами, оскальзываются на ровном месте, мимо ведра макают грязными тряпками — спят на ходу.

Но главная, черновая работа, пожалуй, уже и сделана, оглядываясь вокруг, замечает дежурный. Основную грязь уже вымели. Остальное — так, мелочи. И суточный наряд может легко доделать… «Ну спят, сопляки, просто в наглую… Ты смотри, а! Отпустить, что ли?» — лениво размышляет сержант.

— Эй, ты! Заснул? Тр-ри давай лучше, тебе говор-рят, три. — Набрасывается ещё по инерции. «Ладно, всё равно толку от них уже нет. На ходу спят». Вслух грозно рычит. — Так, все-ем… Протер-реть всё насухо. Через пять минут буду пр-ринимать!

Спит рота. Спит.