Кисейная барышня

Собственно, Матрена с грехом пополам управлялась на своей кухне, но была глубоко убеждена, что ворочает целым домом: кто же, кроме нея, ежели другой прислуги нет,-- все она, Матрена! Сначала такое бахвалество возмущало Зиночку, но потом она привыкла к нему, за исключением тех случаев, когда к Матрене завертывала на минутку какая-нибудь такая же "черная куфарка" и оне вдвоем начинали разбирать своих господ по косточкам. Конечно, отказать Матрене можно было калздую минуту, но ведь все Матрены на свете одинаковы, как уверяла m-lle Бюш, и все держат себя таким образом, что хоть сейчас отказывай. К числу достоинств настоящаго экземпляра принадлежало то, что она умела каким-то образом ладить с Елизаветой Петровной. Секрет заключался в том, что Матрена проносила барыне под своим фартуком бутылки с мадерой. Когда у барыни вышли деньги, Матрена с ловкостью обезьяны начала сбывать разныя барския вещи -- кольца, брошки, серьги. Елизавета Петровна совсем упала духом и все сильнее поддавалась охватившей ее апатии. Будь, что будет: и мужобманул и любовник обманул -- чего же ждать от жизни? Она принадлежала к тому разряду женщин-нулей, которыя никакого самостоятельнаго значения не имеют, а получают некоторый смысл только в качестве "жены своего мужа". Да и несчастий для такого короткаго срока выпало слишком уж много.

Зиночка узнала, что каждое время года богатым людям приносит свои удовольствия и радости, а беднякам -- сезонныя невзгоды и новыя огорчения. Особенно тяжело становилось под годовые праздники, когда все магазины и лавки принимали такой оживленно-радостный вид и публика сновала по городу из конца в конец с праздничными покупками. Но были семьи, для которых и праздник являлся только лишним несчастьем, как яркое напоминание о счастливых семьях. Тем не менее Зиночка не унывала. Пока еще у них оставались кой-какия крохи, а по вечерам Зиночка работала -- да, работала! Конечно, она могла бы поступить куда-нибудь гувернанткой или бонной, но это значило бросить семью на произвол судьбы. Оставалось тянуть свою лямку на пространстве этих низеньких трех комнат, в каких творятся иногда поистине геройские подвиги. Утро уходило за хлопотами по хозяйству и в занятиях с детьми; в двенадцать часов просыпалась мама,-- нужно ей приготовить и подать кофе с любимыми сухарями из кондитерской, потом опять занятия и обед. После обеда Зиночка садилась за швейную машинку и работала, пока дети гуляли,-- нужно было и починить, и сшить новое, и выкроить что-нибудь из стараго. Это была отчаянная борьба с нараставшими прорехами, дырами и заплатами. Вечер уходил опять на занятия, и свободное время у Зиночки оставалось только после ужина, когда все укладывались спать. Да, это было уже ея время, когда она могла работать на себя... Весь дом спит, на столе горит лампочка с зеленым абажуром, а Зиночка сидит и опять шьет -- она хорошо знала разныя дамския работы, особенно вышивки. На первый раз она готовила несколько бальных носовых платков, вышитых по тончайшему батисту. Зиночка хорошо знала, чего стоят такия безделушки, и разсчитывала заработать на них на первый раз хоть что-нибудь,-- это будут ея первыя трудовыя деньги. Конечно, в магазине ей дадут половину цены, но где же взять больше? Главное, была работа, убивавшая последние свободные часы, да за такой работой и думать можно было... Ах, сколько было передумано за первыми двумя платками! И о прошлом, и о настоящем, и о будущем -- о всем нулсно подумать. Неужели они так и погибнут в этих трех конурках? Как учить детей, когда Зиночкины знания истощатся, а учиться самой ей некогда... Господи, какая она была глупая, когда так легкомысленно бросила гимназию: теперь бы могла давать уроки и поддерживать семью. Виноват во всем отец, который ее баловал. Зато теперь Зиночка чувствовала, что с каждым днем делается лучше. Конечно, руки у нея загрубели от работы, лицо побледнело, но там, внутри, образовался свой мир, и Зиночка чувствовала себя сильной. Да, она не плакала, не убивалась, не жаловалась, а отвоевывала день за днем с женским геройством. Во всяком случае, она лучше той знакомой толпы, которая ежедневно сновала у них, а теперь и носу не показывала, точно они все умерли. Впрочем, люди -- всегда люди, как она еще читала много раз раньше.