Чтобы отыскать Дарью, нужно было опять потерять целый день, т.-е. разстроить установившийся уже порядок ежедневных занятий. Потом Зиночке начало казаться, что она очень уж скоро согласилась на предложение m-lle Бюш -- следовало сначала подумать. К ея положении как-то неловко было разыскивать Дарью, но, с одной стороны, сказался авторитет гувернантки, а с другой -- почти детское повиновение. Раздумывать, впрочем, было некогда.
Дарья жила на окраине, где начинались гнилыя покосившияся избушки. Зиночка отправилась туда рано утром, прямо с рынка, куда пошла с кухаркой за разной провизией. Отослав кухарку домой, она могла располагать двумя свободными часами; мама еще спит, а с детьми осталась Милочка. В городском предместье Зиночка была только раз, да и то мельком, когда катались на тройках. Теперь и домишки ей казались ниже и вообще все беднее. Как только живут в таких отвратительных гнилушках, у которых окна заклеены сахарной бумагой, крыши решетом, ворота покосились, и в каждую дыру глядит непокрытая бедность! Дом мещанина Перстыкина стоял в ряду этих дворцов своим человеком -- ни хуже ни лучше других. Ворота распахнуты настежь, хозяйственных пристроек никаких. Но шатавшемуся крылечку Зиночка вошла в темныя сени и уже ощупью нашла железную скобку тяжелой двери. Небольшая комната, скупо освещенная двумя подслеповатыми и точно слезившимися оконцами, делилась перегородкой на две половины. У стола сидел какой-то мужик и сосредоточенно курил свернутую из бумаги "цыгарку". На полу ползала девочка лет двух с подобранной за пояс рубашонкой.
-- Мне нужно видеть Дарьицу...-- заговорила Зиночка и сама не узнала своего изменившагося голоса.
-- Никакой Дарьицы нету...-- хрипло ответил мужик, оглядывая гостью с ног до головы.
За перегородкой послышались возня и шушуканье, а потом из-за ситцевой занавески показалось лицо и самой Дарьи.
-- Сюда, барышня...-- позвала она, распахивая занавеску.
В первую минуту Зиночка не узнала бывшей горничной,-- так она сильно изменилась: побледнела, осунулась, исхудала. Лицо сделалось длиннее, и только глаза приобрели какой-то необыкновенный блеск. У громадной русской печи, занимавшей четвертую часть всей избы, стояла с ухватом в руках пожилая женщина с таким неприятным лицом; она едва посторонилась, чтобы пропустить гостью.
-- Меня просила проведать тебя m-lle Бюш,-- заговорила Зиночка.-- Сама она нездорова и сейчас лежит в городской больнице.
Дарья вся как-то охнула, и слезы покатились градом по ея лицу. От захватившаго дух волнения она едва могла проговорить.
-- Ангелеская душенька... я к ней побегу, барышня... проведать...
-- Куда ты побежишь-то?-- оборвала ее стоявшая с ухватом баба.-- Давно ли сама с постели встала?.. Туда же "побегу". А с ребенком кто возиться будет?..
-- Разве ты была тоже больна?-- удивилась Зипочка.
-- Ах, барышня...-- простонала Дарья и закрыла лицо руками.
-- В непривычку ей, вот и застыдилась, глупая,-- уже ласковее проговорила баба.-- А чего стыдиться: все одно, не скроешь... Девичий-то грех всегда на виду.
-- Ты выйди на минутку куда-нибудь, а мне нужно поговорить с ней,-- попросила ее Зиночка, испытывая прилив энергии.
-- И то уйти...-- согласилась баба, почесывая ухватом бок.
Когда она вышла, Зиночка быстро обняла Дарью и горячо поцеловала ее в мокрую от слез щеку.
-- Ах, барышня... что вы, Бог с вами...-- шептала. Дарья, еще более смущенная этой лаской.-- Разве вам можно понимать такия слова?.. Да и быть-то вам здесь нехорошо.
-- Где же ребенок?-- спрашивала Зиночка, оглядывая каморку, загроможденную разным бабьим хламом.
Вместо ответа, Дарья повела ее за печку, где из досок была устроена кровать, и на ней в большой решетке спал двухнедельный ребенок. Из-под разнаго тряпья выделялось только красное, сморщившееся детское личико. Дарья все время не спускала глаз с гостьи, как насторожившаяся птица.
-- Да он здесь задохнется...-- прошептала Зиночка в ужасе.
-- Нет, за печкой тепло, барышня.