Кисейная барышня

-- Да... и не узнала совсем... Они бороду отпустили и так бедненько одеты. Помните, серый дорожный бешмет...

-- Надеюсь, что в другой раз ты постараешься его не встречать.

-- Я на рынок пошла, а они и вывернулись из-за угла...

-- Так... Значит, остается ходить мне на рынок самой.

Это известие сильно взволновало Зиночку, как она ни старалась скрыть свое душевное состояние от всех. Каждый шорох, каждый стук заставлял ее вздрагивать, и она торопливо бежала к окну. Зиночка боялась за мать, а главным образом за детей -- появление отца могло повести Бог знает к чему.

-- Ты кого-то ждешь, Зина?..-- пытливо спрашивала Милочка.

-- Нужно всегда ждать чего-нибудь дурного,-- ответила Зиночка, поднимая брови.-- Вот мы были богаты, а сделались бедными... Бывает и еще хуже.

-- А что еще может быть?

-- Мало ли что? Болезнь, например.

Милочка покорно умолкла, а Зиночке сделалось ея жаль. Трудовая и замкнутая жизнь быстро накладывала на девушку печать преждевременной серьезности.

Беда действительно пришла, только не с той стороны, откуда ее ждала Зиночка. Выдался такой хороший весенний денек. Деревья стояли еще голыя, но везде уже пробивалась первая весенняя травка. По общему совету было решено, что сегодня Нюта сделает свою первую прогулку на свежем воздухе. Зиночка торжественно вынесла ребенка в свой садик, и там состоялся настоящий праздник. Милочка прыгала, как коза. Даже Елизавета Петровна показалась на минуту в окне. Обед прошел очень шумно, и дети едва успокоились только к вечеру. Уложив мальчиков спать, Зиночка по обыкновению сидела за работой на своем месте у детской кроватки. Милочка в ночной кофте готовила свои уроки к завтрашнему дню. К этот момент к воротам подехал экипаж и послышался стук. Зиночка вздрогнула и бросилась вниз. Дарья уже с кем-то разговаривала у вирот и вернулась обратно крайне смущенная.

-- Кто там?

-- Извозчик из "Аркадии" приехал... Да вы, ради истиннаго Христа, не выходите, барышня!

Дарья пыталась-было загородить ей дорогу, но Зиночка, накинув шаль на голову, оттолкнула ее и сама пошла к воротам. Ночь была светлая, весенняя. Извозчик оставался попрежнему у ворот, а в окно хозяйскаго флигеля выглядывала чья-то голова.

-- Тебе кого нужно?-- спросила Зиночка.

-- А из "Аркадии" прислал меня барин Татауров... Так и наказал: "привези, мол, мне в номер ромодинскую барышню". У них там компания собралась: англичанин Рей, анжинер Бржозовский, ну и Семен Иваныч с ими третьи сутки путаются.

-- Скажи Семену Иванычу, что он мерзавец...

Зиночка плохо помнила, как добралась до своей комнаты -- ее точно обухом ударили по голове. За что, за что же такое оскорбление?.. Слышала Дарья, слышал хозяин дома, а завтра будет об этом говорить вся извозчичья биржа... У нея нет даже брата, который мог бы разбить Сенечке дурацкую башку. Безсильныя слезы не давали Зиночке заметить, что Милочка смотрит на нее во все глаза и тоже готова разразиться рыданиями.

-- За что же, о, Господи?!-- стонала кисейная барышня, ломая руки.

-- Папа приехал?..-- шопотом спрашивала Милочка.

-- Нет, это так... Ты ложись спать, голубчик.

Зиночка с особенной нежностью целовала сегодня сестру, укладывая ее спать, и несколько раз благословила, точно поцелуями и молитвой хотела отогнать от дорогой белокурой головки всякую тень нанесеннаго оскорбления. Да, ея честное девичье имя волочит по грязи пьяная орда где-нибудь в "Аркадии", и никто не защитит ее, никто не заступится за ея честь!.. Каждый нахал может оскорблять ее совершенно безнаказанно.

Целую ночь не спала Зиночка: она и плакала, и молилась, и опять плакала. Что же дальше будет? Что будет с Милочкой? Достанет ли у нея силы бороться с нуждой и еще больше -- устоять против искушения?.. Сколько бедных девушек погибают под гнетом нищеты и, очертя голову, бросаются в омут. Зачем наконец m-lle Бюш всегда отстаивала Сенечку Татаурова и называла его добрым человеком? Разве добрый и порядочный человек позволит себе подобную выходку? Нет, m-lle Бюш глубоко ошибалась в людях, начиная с ея отца. Философия всепрощения приложима только где-нибудь в доме сумасшедших, а живой человек чувствует оскорбление, особенно когда он ничем его не заслужил.

Нервное утомление к утру перешло в настоящий бред. Зиночке казалось, что она уже едет на извозчике, и освещенныя окна "Аркадии" глядят на нее, как глаза чудовища. Вот и дверь подезда растворяется, ньткуда-то вырывается струя пьянаго хохота, а там вверху льется безшабашная трактирная песня. А вот я сам Сенечка Татауров встречает ее на лестнице и, протягивая руки вперед, бормочет заплетающимся пьяным языком: "А... барышня, пожалуйте!". Она хочет крикнуть и не может. "Оставьте меня, не смейте прикасаться ко мне: я честная девушка"... Но ведь это совсем не она, а Милочка, большая. Милочка, и Татауров уже тащит со за талию. Опять Зиночка хочет крикнуть и не может: "Милочка, опомнись... Милочка, вернись!". Но это и не Милочка, а m-lle Бюш с приколотым fleur d'oranger на груди. Она улыбается и говорит: "Сенечка добрый"... Зиночка наконец крикнула и проснулась.

XIII.