Кисельные берега (СИ)

В этом что-то было. Во всяком случае, было непривычно и странно спокойно. Докучливые тревожные думы не терзали, страсти, обиды и желания – извечные спутники человеческой маяты – застыли, будто поставленные на паузу. Кира прислушивалась к новым ощущениям, как к звенящей тишине после бурной канонады – чутко, пугливо, с недоумением. Она опускалась в неё, словно в обволакивающие объятия банной парной и зависала в благостной нирване безмыслия.

Лишь иногда подспудная тянущая горечь сожаления о чём-то упущенном нарушала её медитативный покой. Вот только о чём? Может, о солнце? О полёте? О так и не сбывшейся любви?

Но даже эта горечь казалась не такой уж прям и горькой здесь, на берегах забвения: скорее, щекочущей, томной и совсем не больной. Кира принимала её с готовностью, как приправу к пресному блюду, ничуть не тяготясь. Выслушав её тихий шепот, она задумчиво кивала, поправляла белый чепец на тщательно уложенных косах, одёргивала накрахмаленный фартук и отправлялась по скрипучим ступеням в мансарду.

Её ежедневной заботой и почти единственной обязанностью была огромная перина Бабушки Метелицы. По утрам Кира снимала её со старинной резной кровати, развешивала на перилах мансардного балкончика и принималась выбивать над унылым предзимьем речных берегов.

Пушистый белый пух обильно вспархивал в воздух, обволакивая девушку, балкон, голубой дом и двор белой вьюгой, а после оседал меж холмами равнины, на голых ветвях деревьев и покосившихся штакетинах праздничным белым снегом. Становилось по-новогоднему уютно. Щемящее детское ожидание праздника волновало кровь, возвращая на бледные щёки пленницы Доврефьеля лёгкий румянец жизни.

Под балкончиком неизменно паслась лошадь. Та самая жалкая кляча, которую задрали волки на пути к ведьме Кривого ельника. Она – целая, невредимая и где-то даже помолодевшая и приободрившаяся, но не утратившая своей флегматичности – фыркала на жухлую осеннюю траву и оседающий на ней снег. Решив, что подобный завтрак неудобен и скудноват, она перемещалась к расположенным под навесом яслям и удовлетворённо хрумкала сытным овсом.

Ясли пополнялись каждое утро: Кира досыпала их доверху зерном и укрывала круп кобыле шерстяной попоной. Она оглаживала её жёсткую гриву, угощала яблоком и журила за глупую вредность, по причине которой лошадь ни в какую не желала ночевать в тёплой конюшне.

В общем-то, бывшая владелица была рада видеть её здесь. Несмотря на то, что ежедневно пегая костлявая спина в попонке, на которую с балкона Кира трясла перину, не давала ей забыть ни на минуту, в каком месте находится она сама…

Хозяйка домика появлялась лишь к вечеру, хрустя башмаками по свежему снегу. Она сдержанно хвалила работницу за утренний снегопад и за традиционный капустный суп на ужин, а после отправлялась ночевать на основательно похудевшую перину.

Наутро всё повторялось: одеваясь, Кира поглядывала на царящий за окном сумрак без единого следа вчерашнего сугробов, растапливала печь, варила кофе на двоих в большом медном чайнике и отправлялась по скрипучим ступеням на работу.

Одиночество и однообразие не тяготили её, но напротив – рождали в сердце странное умиротворение, никогда ранее не испытываемое. Впервые в жизни делала она что-то действительно стоящее – украшала землю. Осознание этого наполняло её до краёв живой водой упоения причастностью. Почти счастьем.

Сколько бы ещё она прожила так, в домике у реки, в медитативном состоянии всепринятия и светлой грусти – неизвестно. Потому что однажды хозяйка, вернувшись домой, как обычно, к вечеру, не отправилась немедля к столу с горячей супницей, а задержалась у открытой двери. Задумчиво придерживая створку, колдунья глядела на тихие снежные сумерки.

Кира с поварёшкой в руках несмело подошла поближе и заглянула ей за плечо: чего это она там углядела такого, что оторваться не может?

- Хорошая работа, - похвалила вытрясательницу перины Бабушка Метелица, скосив на неё глаза. – Никто и никогда не натряхивал на мои владения пуха так обильно и вдохновенно. На земле нынче, благодаря тебе, славная зима – мягкая, снежная, праздничная…

- Значит, - подала голос Кира, - на земле сейчас тоже идёт снег?

- Идёт, - кивнула хозяйка и снова отвернулась к пейзажу за распахнутой дверью. – Там, где ему положено идти.

- Положено?

- Само собой, - фыркнула старушка, и в голосе её, до сих пор чужом и холодном, Кире вдруг послышались знакомые интонации Бригитты. – На Африку, небось, как не старайся, сугробов не натрясёшь!

Удивлённая внезапным преображением хозяйки и неожиданной готовностью вести светские беседы, работница уставилась на неё, открыв рот.

Колдунья усмехнулась:

- Ну чего зенки выкатила? Совсем одичала у меня тут без человеческого общения?

- Ну… - пожала плечами Кира. – Наверное, есть немного. Хотя непонятно…

- Что тебе непонятно?

- Непонятно почему без общения. По идее, недостатка в нём я здесь испытывать не должна бы. Ты говорила, помню, в твоё приграничье Молочная река людей приносит во множестве. Только я за всё время так никого и не увидела…