– С Павлом мы в Новый год расстались. Игнат из девятого класса, у них ОГЭ, на подготовке как раз и познакомились, – поймав взгляд Сони, Юля запнулась, – да не смотри ты на меня так, мы с ним просто болтаем, два раза только и виделись. Его родители увидели нас в кафе. В общем, они против нашего общения.
Соня недоуменно нахмурилась.
– Почему?
– Мам, ей-богу, ты последнее время заоблачная какая-то. Потому что он младше меня на два года, я в татухах, знаю членов комиссии КДН по именам, двоечница и ничему хорошему их сына не научу. Он отличник, я его типа недостойна и отвлекаю от великих планов на будущее.
Соня опешила.
– Они запрещают ему общаться с тобой?
Юля кивнула.
– И Марии Степановне точно по этому поводу на мозг присели. Она, кстати, с тобой увидеться хочет давно.
Соня вспомнила телефонный разговор с Юлиной учительницей еще осенью, а потом в декабре. Она опять забыла. Ситуативная амнезия какая-то, точнее, индивидуальная, конкретно на Марию Степановну. После каникул обязательно пойдет в школу.
– Поговорю с ней. А Игнат тебе нравится?
Юля картинно вздёрнула бровь, ответила с наигранной небрежностью.
– Ну, что-то в нём есть. Тебе бы он точно понравился. Отличник, вскормленный чудотворным молоком потомственных гениев. Не курит, не пьет, висит на доске почета.
– Понятно, нравится, значит.
Юля отвернулась к экрану телевизора.
– Терпеть его не могу! Бесит.
Соня ухмыльнулась и встала.
– Всё-таки поешь по-нормальному.
Дождавшись кивка Юли, вышла из кухни, крепко сжимая в ладони телефон. Пересекла коридор и вошла во флигель. Там, где когда-то стояла ее кровать, теперь было пусто, но именно к этому месту ее тянуло фантомной болью, воспоминанием о том, что произошло и не произошло.
Закрыв двери, Соня села на край широкого низкого подоконника и чуть поежилась от сквозняка. За окном зелени было больше, чем в ее оранжерее. Январь выдался сухим и теплым, ничем не напоминал зиму, разве что ночами земля немного индевела, но к утру снова превращалась в ликующе-зеленеющую грязь.
Соня включила экран и вошла в свой профиль. Марк отправил две фотографии, одно аудиосообщение и одну видеозапись. Судя по застывшей картинке – море. После общения на чердаке он несколько раз отправлял голосовые сообщения. Фразы прерывались шумом улицы, посторонними беседами и ветром. Видимо, писать было неудобно, но он не мог не ответить. Эти сообщения Соня переслушивала несколько раз. В них таились эмоции, смешливость и волнение. Марк редко пользовался стикерами и смайлами, и буквы не могли передать его состояние. А еще Соня заметила, что порой вкладывала в слова дополнительный смысл в зависимости от того, в каком настроении находилась. Сарказм или издёвка виделись там, где их не было. Она же в переписке ограничивалась алфавитом, никак не могла переступить страх и заговорить с ним, буквы помогали удержать дистанцию.
Пролистав в конец, Соня включила видео. Море сверкало солнечными кляксами, мягко ласкалось и облизывало белый песок, утробно шумело. Картинка сместилась, в кадр попали голые мужские ноги, идущие по кромке прибоя. Через шаг запись слегка подпрыгивала, да и стопы разбрызгивали морскую пену неравномерно, с прихрамыванием. Ракурс снова сменился, мелькнуло голое плечо, шея, сережка в ухе и, наконец, лицо Марка. Он улыбнулся, на этом запись закончилась. Соня просмотрела еще раз, на последних секундах нажала паузу. Он оброс щетиной, повзрослел, но улыбка осталась такой же неожиданно яркой.
Соня вернулась к фотографиям. На первом снимке лучи пронизывали море насквозь, будто желе, доставали до дна и высвечивали песчинки. На втором – море представало во всем великолепии, невыразимо синее, бескрайнее.
Наконец Соня добралась до аудиосообщений. В ухо ворвался крик чаек, шелест волн и отдаленные голоса, Марк словно нарочно заговорил не сразу, дав сначала послушать напев прибоя.
Соня снова посмотрела фото и набрала ответ.
Марк ответил сразу.
Соня хмыкнула.
Соня задумалась, попыталась представить себе процесс съемок.