Кислородный предел

Он, Сухожилов, любит такую вот расхристанную, разболтанную словно во всех суставах музыку, которая несется, прошивает время и пространство поездом вне расписания. Да, грязную, шершавую, похожую на мышечную ткань без кожи и всю торчащую углами, словно кости при открытом переломе. Безупречно стройных, беспощадно строгих построений — гармонических бурь с ясными целями и самонаводящимися средствами — в его прекрасно сбалансированной жизни довольно и так. В импровизациях он, впрочем, тоже раскованно силен и зачастую склонен к бесполезным эскападам, к рискованному соло, которое бы мог сыграть за Сухожилова любой, хоть сколь-нибудь умелый пехотинец, но просто скучно иногда Сергею только дирижировать; игра в виртуальном, неземном измерении иногда приедается и хочется пощупать жертву, плоть объекта собственными холодными и точными руками, вот он и маскарадничает, напяливая то ментовский китель с капитанскими погонами, то санитарного врача халат, то прорезиненный комбинезон озлобленного «говночиста».

— Что? Что? — орет усевшийся напротив Сухожилова раскормленный, как хряк на выставке народных достижений, Разбегаев. — Да, я Кирилл! Нет, я не ору! Я спокойно говорю. Это ты орешь, а я! говорю! спокойно! Кто не отвечает? Я не отвечаю? Ты — не отвечаешь! Где не звонил? Повнимательней сначала на входящие посмотри! Два входящих, два! Это я тебе с рабочего звонил. Что ты мне? Нет, тебе напомнить, что ты мне сказала? Хорошо, я напомню, но пеняй на себя. Ты сказала, если я сегодня не могу, ты все равно поедешь со своим начальником и будешь там бухать и наслаждаться жизнью… нет, ты именно это сказала! Нет, скажи мне сама, что я должен был думать? Что ты будешь ему х…сосить? Да, я именно это подумал! Да ты сама себя поставила в такое положение! — уже почти визжит Кирилл в хромированную трубку Duos'a. Его жирное, плотное тело с упругими ляжками циркового атлета красиво облегает темно-серый, в едва заметную полоску из тонкой шерсти костюм от Armani, акулий воротник рубашки Ike Behar расстегнут, плотный узел розового шелкового Valentino'вского галстука распущен; на лапах сорок пятого размера — остроносые, цвета красного дерева туфли от Ferragamo. — Я же вижу — пока не слепой. Что? Ты мне поражаешься? Да нет, вообще-то это я должен тебе поражаться. Поражаться и задуматься как следует над нашими перспективами. Не поедешь? А куда поедешь? Домой? Нет? А куда? С какой подругой Света? Я не знаю. Я не знаю, где ты будешь! У нее? Она мне это скажет? Нет, я не знаю, где ты и с кем. Ты сказала, поедешь к подруге, а я говорю — я против. Я — против! Все, делай выводы. Да, езжай домой. В противном случае я не ручаюсь. Я еще раз тебе повторяю: я не знаю, где ты и с кем. Ну, и что, что подруга? Да, я тебе не верю. Делай выводы.

Сухожилов, взглянув на дисплей, отклоняет девятый Камиллин звонок. Двухдюймовый, на органических светодиодах, QVGA-дисплей. 240x320 пикселей разрешение. Специальное покрытие на бесшовном корпусе из металла и стекла предотвращает загрязнение и отпечатки пальцев. За последние три года у него не было ни одной женщины с человеческим именем. Рената и Регина, Карина и Кристина, Инесса и Камилла, наконец. А он-то, бедный, полжизни полагал, что Моники — это больница. Нет, если так пойдет и дальше, он докатится до Джильды… Итальянская мафия, Сфорца и Медичи. Да нет, фамилии у этих порфирогенит, как правило, самые прозаические. Коровина, Семянникова, Барабанова. Камиллу-то за что приговорили предки? Чем только думали, когда давали ей вот этот изысканный проституточный псевдоним? Да нет, понятно, разумеется: хотели указать на исключительность дочурки, сияющей среди обычных Оль и заурядных Кать, на высоту предназначения, но, а к чему все это привело на деле? К замыленной пародии на героиню мексиканской слезовыжималки? В общем, здесь чей-то вкус безнадежно испорчен — либо Сухожилова, либо Камиллиных предков.

— Ну так что — начинаем?

Все взоры обращаются на Разбегаева, который продолжает сыпать обвинениями в трубку.

— Хотите анекдот? — радушно предлагает Сухожилов. — Пятиэтажка на окраине, к ней подъезжает белый, как брикет пломбира, «Майбах», выходит папик вот с таким букетом орхидей, встает под окнами и принимается орать: «Зае…ло! Зае…ло!» Что такое? — непонятно. А папик: «Заебало! заебало!» Шофер такой выходит: «Иван Кузьмич, Иван Кузьмич, не Зае…ло — Изабелла».

Анекдот. Заходит Марина Кругель — заместитель генерального директора «Инвеко» по связям с общественностью, стандартно-ровная фемина с холеными ногами и гладкой балетной прической — смеется, прикрывая рот ладошкой. Якут Байтукалов — начальник юридического департамента, долговязый, тонкошеий крендель — отвечает Сухожилову широким, «понимающим» осклабом. Тонкость, худоба Байтукалова обманчивы: на самом деле в нем девяносто килограммов крепкого жилистого мяса. У Якута мстительно поджатый тонкий рот, широкий приплюснутый нос и маленькие круглые подслеповатые глаза, прикрытые стеклами Oliver Peoples.

— Простите, — наконец-то удосуживается прерваться Разбегаев. — Мы слушаем вас, господа.