Кисмет

— Понимаю, ты расстроилась, — нудит Джефф, выходя следом за ней из комнаты. — Это нормально. Но не пори горячку и послушай меня. Ведь ты сама говорила, что хочешь поучаствовать в интересном проекте, чтобы написать что-то значительное. Вот ты на днях встречаешься с журналисткой из Guardian — как раз эту историю можно продать газете.

Анна не слушает. Пол под ней качается, но ей удается добраться до дивана; однако ее сапог нет там, где она их оставила.

— И прими во внимание, что в наших отношениях ничего не изменилось, — продолжает Джефф, следуя за ней по пятам. — Нам было хорошо вместе, у нас был восхитительный секс — все это было настоящим, и все останется по-прежнему. Если, конечно, я для тебя больше, чем просто число.

— Нет, ты не просто число. Ты мошенник. Тебя самого надо сдать в полицию, — она заглядывает за кресло и диван, но никак не может найти сапоги. Он не отходит он нее ни на шаг, говорит, что в его действиях нет ничего противозаконного, поскольку взлом системы проводился на территории России, и ему предъявить нечего.

— Преступник ты или нет, но уж точно гребаный лжец.

— Но я тебя не обманывал.

Это наглое заявление заставляет Анну остановиться и круто обернуться к Джеффу.

— Неужели? Да все с самого начала было ложью.

— Только индекс! Тем более что он все равно поддельный. Мы просто заменили один вымышленный коэффициент другим. Почему ты веришь одному и не веришь другому? Единственная правда — то, что нам было хорошо. Надо отталкиваться от человека, а не от каких-то цифр. Я тот человек, с которым ты решила разделить жизнь.

Анна думает над словами Джеффа. Число 62 горит у него над головой, и в этом свете она яснее видит дряблую кожу на его шее, его заносчивость, притворную аристократичность. Как будто все эти несовершенства вдруг появились у него в последние несколько минут.

— Не попадайся на удочку «Кисмет» и не воспринимай меня как число. Вспомни, как мы наслаждались обществом друг друга, как много у нас общего. Это всё настоящее, то, что произошло между нами, двумя людьми. Не позволяй кому-то вмешиваться в нашу жизнь.

Он говорит и говорит: про то, что единственный способ спастись от идеологии — выйти за ее пределы, воспротивиться тому, о чем свидетельствуют цифры. Его речь все же заставляет девушку обратиться мыслями к совместно проведенному времени и вытаскивает из памяти одно особенно неприятное воспоминание: во время секса дряблая кожа на шее Джеффа становится воспаленной и грубой. Это омерзительное зрелище. Анну передергивает. Не обращая внимание на слова Джеффа, она бродит по квартире, открывает приземистый деревянный шкафчик, где может храниться обувь, — внутри стоят несколько бутылок с алкогольными напитками.

— Неужели я больше для тебя ничего не значу? — канючит Джефф, тенью следующий за ней. — Только число?

— Нет, ты для меня не число, — возражает она. — Ты для меня ничто. Пропади ты пропадом. Где, в конце концов, мои сапоги?

«Слон и замок» еще бурлит, но уже вступила в свои права вечерняя жизнь. Рыночные палатки сложены, и шаркающих пожилых женщин сменили бодрые клерки в костюмах, снующие по тротуару от метро к автобусу и от автобуса к метро. Анна проплывает между ними к ярко освещенному торговому центру. Под ногами у нее крепкая почва в виде виниловой плитки, и девушка чувствует огромное облегчение оттого, что спустилась с небес на землю. Ступая по твердому полу, она боится, что вдруг ставшие ненадежными и хрупкими ноги подогнутся. Она осторожно движется мимо Body Shop и Clarks и внезапно вспоминает школьные туфли на липучках с божьими коровками и тот случай, когда ходила с отцом в Бедфорд покупать Doc Martens и разревелась в зале. Она углубляется дальше в торговый центр, и ее бесцельные скитания вознаграждаются открытием: длинная галерея ведет не в тупик, а к огромному супермаркету. А может, гипермаркету — он так же велик, как гигантские французские магазины, куда ее водили в детстве на каникулах, с высоченным потолком и уходящими далеко вверх полками. Эта неожиданная находка напоминает ей о спортзале в подвале Сомерсет-хауса, и девушка разражается смехом.

— Жизнь полна сокровищ, — говорит она, беря тележку. Анна скользит мимо наклонных полок с грушами, яблоками, бананами, петляет по проходам между рядами молочных продуктов, мяса, птицы и рыбы, представляя, что огибает углы в своем внутреннем мире, в своем сознании, которое, как она решает, беспредельно.