Все коротко смеются, и внимание переключается на Беатрис, которая говорит, что Майкл главный дамский угодник в офисе. Анна ошеломлена. Самая гетеросексуальная девушка в Лондоне? Она отхлебывает лагер и решает выступить в свою защиту.
— Я вообще-то спала с девушками, — говорит она громче, чем намеревалась.
Все замолкают и смотрят на нее.
— В самом деле? — спрашивает Беатрис.
— Ну, с одной, — Анна уже жалеет, что сказала это. — Только с одной.
Она делает глоток пива и опускает взгляд на колени. Минутная пауза. Никто не знает, как следует реагировать на подобную реплику, но возвращаться к предыдущей теме после признания Анны никому не хочется.
— Интересно, — прочищая горло, произносит Пола. — И когда это было?
— Я лучше помолчу.
— Да брось. Теперь тебе придется рассказать.
— Мне бы не хотелось, правда. Я выставила себя дурой. Мне стоило придержать свой болтливый язык…
Но слова Анны только разжигают любопытство коллег, и Бен заявляет:
— Ладно. Вы уже знаете, что я была в Америке. Так вот, я ездила туда просто так на полгода…
Но коллеги всё же требуют подробной предыстории, и Анна быстро объясняет, что в двадцать с небольшим жила в Хакни со своей лучшей подругой Зарой и встречалась с парнем по имени Эд, но внезапно решила кардинально изменить свою жизнь.
— Кардинально?
— Ну да. Поэтому я порвала с Эдом и купила билет в Сан-Франциско.
— Ты собиралась там чем-то заняться?
— Нет, я ничего конкретного не планировала. У меня не было в Штатах ни друзей, ни работы, ни знакомств. Единственной, кого я там знала, была Рут, сестра отца, у нее в Сан-Франциско есть квартира, и она позволила мне пожить в ней.
— Как удобно.
— Да. Но произошла путаница. Когда я приехала, оказалось, что квартиру уже заняла одна женщина. Тетя Рут думала, что я приеду на месяц позже. Но все сложилось удачно. Я поселилась в хостеле, стала искать жилье через Интернет и на следующий день нашла комнату в Окленде, в доме, где жила группа студентов, изучающих искусство. Теперь я рассказываю слишком подробно, да?
— Наоборот, недостаточно подробно, — вставляет Бен.
— Ясно. Итак, я переехала в тот дом, который был… ну просто зашибись. Огромный, четыре этажа, с просторной кухней-студией и террасой на крыше. И ребята там жили чудесные. Целыми днями они работали над картинами и скульптурами, а окончив работу, водили меня на вечеринки. Я была на седьмом небе от счастья. Но лучше всего оказалась комната, которую я заняла. Она принадлежала одной девушке, Джульетт; та уехала на месяц в Японию, и ее комната стала для меня лучшим местом на земле. Она была забита книгами, пластинками, ювелирными украшениями, антиквариатом. Все это очень личное. Словно… словно находишься в голове у другого человека. Эти вещицы… такие странные маленькие произведения искусства.
— Какие такие вещицы? Давай подробнее, приведи примеры.
— Ну хорошо. Вот, например, маленький квадратный холст с миниатюрной рамой — всего несколько сантиметров шириной, — похожий на картину для кукольного домика. И к нему деревянной бельевой прищепкой прикреплено глянцевое пластиковое сердечко. А под прищепкой на холсте написано красками слово «помни».
Слушатели нахмурились и переглянулись.
— И что это значит? — интересуется Беатрис.
— Не знаю. Я же говорю: загадочные предметы. Но мне это нравилось. Я часами рассматривала разные вещицы или читала книги, листала фотоальбомы, слушала старые записи.
— А ты видела фотографии Джульетт? — осведомляется Бен.
— Конечно, — с достоинством говорит Анна, замечая, как Майк подмигивает Поле. — Там были и ее фотографии тоже.
— И она тебя привлекала? — расширив глаза, спрашивает Бен. Пола толкает его в бок.
— Ничего такого. Мне Джульетт просто очень нравилась; она казалась такой же, как я, только лучше, круче меня. После работы — я нашла работу в книжном магазине — я сразу бежала в комнату Джульетт, даже если на террасе устраивали вечеринку. Так продолжалось несколько недель, а потом… Потом со мной стало происходить что-то странное.
— Странное?
Анна замолкает, допивает пиво из второй кружки и ставит ее рядом с третьей — когда это ее успели принести? Сердце у девушки колотится — она вспоминает комнату Джульетт и ощущение, будто мчишься сломя голову, как в бреду; такую же ребяческую раскрепощенность она чувствовала в Сомерсет-хаус. Возможность рассказать эту историю вслух впервые в жизни будоражит, но сильно изматывает.