Кисмет

С этими словами Зара направляется к выходу. Анна смотрит ей вслед, затем переводит взгляд на посетителей паба, которые откровенно пялятся на нее, и понимает, что их разговор привлек всеобщее внимание. Анна встречается глазами с барменом и пожимает плечами, как бы намекая, что ее неуравновешенная подруга съехала с катушек, хотя наверняка сама выглядит не лучшим образом: кровь стучит в висках, руки дрожат, как у старухи. Анна проигрывает случившееся в голове: уклончивость Зары, то, как она вспыхнула, как сбежала, — и тонет в море эмоций. На подсознательном уровне это потрясение и грусть, ведь Анна не ожидала подобных откровений. Но где-то в темном уголке души она испытывает мрачное удовлетворение из-за того, что ее подозрения подтвердились. А холодный ум твердит ей, что все к лучшему: ее неминуемое объяснение с Питом не ограничится признанием только с ее стороны и ему не удастся разыграть роль невинного страдальца. Анна уговаривает себя не расстраиваться и тянется к почти не тронутому бокалу подруги, решив остаться и допить его. Но ее отвлекает призрачный отпечаток губ Зары на бокале; она поднимает его, чтобы получше рассмотреть: розоватый след блеска для губ оставил отчетливый, как отпечаток пальца, оттиск, и это призрачное присутствие Зары усугубляет душевную боль Анны. Она ставит бокал на место и отворачивается, поскольку не в силах даже смотреть на него.

Примерно в половине одиннадцатого Анна приезжает в Килберн и идет по Моубрей-роуд. Она чуть медлит на крыльце, отпирает дверь и пробирается в дом с осторожностью сапера, но это оказывается ненужным: квартира темна и безлюдна. Стоило бы остаться в гостиной и подождать Пита, но отчаянное желание избежать встречи с ним, еще на один день отложить выяснение отношений снова побеждает. Анна быстро снимает пальто, бросает сумку, чистит зубы и поднимается по лестнице в спальню.

В постели она обнаруживает, что спать не хочет. Пробует дыхательную гимнастику, которая, по словам Джеффа, помогает уснуть — семь секунд вдох, задержать дыхание на четыре секунды, выдохнуть в течение восьми секунд, — но бесполезно. Как и во все последние ночи, она не погружается в дремотную чепуху, а затем в забытье, а наоборот, мыслит ясно и отчетливо слышит в мозгу голос Джеффа, видит внутренним взором его лицо, и вскоре эта картина превращается в красочный сюжет: они вдвоем на вилле в Греции, сидят ночью на террасе, звезды мерцают, как координаты их идеального совпадения. Даже неприятный осадок, оставшийся после разговора с Зарой, омрачает ее мечты лишь на пару секунд, и Анна сразу возвращается в Грецию и летит на крыльях фантазии без какого-либо сознательного управления. Она представляет, как они с Джеффом загорают обнаженными, занимаются любовью в бассейне, идут на узкий пляж и мажут друг друга серой грязью, которая на солнце превращается в сухую корку; Анна словно смотрит фильм собственного производства, пока грезы не прерываются звуком поворачиваемого во входной двери ключа.

У Пита всегда были тяжелые шаги, но теперь кажется, будто он специально громко топает. Он с грохотом поднимается по лестнице, бросает что-то на стол в гостиной, идет в ванную, включает краны, смывает воду в унитазе и бредет по коридору. Анна ожидает, что он вернется в гостиную и плюхнется на диван, и с тревогой слышит, что ведущая наверх лестница скрипит, когда он хватается за перила и начинает подниматься. Анна отворачивается к стене и закрывает глаза, а через секунду люк открывается и Пит ступает в спальню.