Оглядываясь назад, я понимаю, что нужно было вести себя предусмотрительнее. Но я не осознавал подобных вещей, поскольку у меня никогда не существовало полноценных отношений, и вся эта ревность была мне совершенно чужда. Я не привык обсуждать чьи‑то чувства. Я единственный ребенок в семье. Моя мама пережила невероятные беды, побывала в концлагере, испытала самую страшную трагедию двадцатого века. Я рос в относительной бедности и радовался, если было что поесть. Мне это казалось самым главным. Если мне нужна была компания, я ее находил. Если уставал, ложился спать. Жизнь была хороша, проста и однозначна. Однако жизнь с Шер поначалу не выглядела ни простой, ни однозначной. Я позвонил Шер из отеля и сказал, что еду в Нью-Йорк работать над альбомом и позвоню, когда доберусь туда. «Ладно, — ответила она. — Сейчас я не могу разговаривать».
По дороге в Нью-Йорк и по приезде туда я все еще думал о ней. Конечно, в моей жизни были и другие девушки — те, с кем я сходился до и после того, но Шер поглощала огромное количество моих мыслей. Днем я постоянно звонил ей под тем предлогом, что хочу слышать ее на своем альбоме. Мы говорили часами, и я был от нее в восторге. Однако наши разговоры, как правило, очень быстро переходили на личные темы. На заре наших отношений она настояла на том, чтобы мы обсудили ту ситуацию с Кейт и ее собственное раздражение оттого, что я уделял внимание другой женщине. Мне это показалось справедливым и логичным. А самое главное, ее аргументы выглядели убедительными. И тут я снова оказался в Нью-Йорке, в окружении других женщин. Казалось, старая жизнь вернулась ко мне. Но вот только это было совсем не так — часть меня оставалась за тысячи километров от Нью-Йорка, рядом с Шер.
Однажды, когда я наслаждался обществом прелестной молодой девушки, зазвонил телефон. Это была Шер, и я, не успев моргнуть глазом, оказался втянут в очередную длинную беседу. Шер хотела знать, когда я вернусь в Калифорнию. Хотела знать, когда мы сможем спокойно сесть и поговорить о пластинке. Потом мы снова переключились на нас — на чувства Шер и на то, чего она от меня ждет. Ситуация странная, и еще более странной ее делал тот факт, что в соседней комнате меня ждала юная красотка. Та девушка мне нравилась. Но в женщине на другом конце провода было что‑то особенное — у нас еще даже не случилось физической близости, а я не мог ее игнорировать.
В Нью-Йорке мы работали над новым альбомом лучших хитов «Double Platinum», и в частности над новой диско-версией песни «Strii er». Это была идея Нила Богарта: он хотел объединить два своих самых крупных дела — KISS и диско. В целом композиция осталась прежней, только были добавлены ударные. Меня этот трек особенно не волновал, и я практически им не занимался. Но как раз после записи новой версии я сказал парням, что мне нужно уехать. Я собирался в Калифорнию, чтобы прояснить ситуацию с Шер. Если бы вы знали меня раньше, то решили бы, что меня подменили. Уйти, не доработав песню до конца, да еще и лететь через полстраны, чтобы повидаться с девушкой, — такое не в моем духе. Но в области отношений я был новичком.
Шер встретила меня в аэропорту Лос-Анджелеса в джинсах и футболке. Тогда свободный наряд служил одним из основных отличий западного побережья США от восточного. Калифорния уже перешла к неформальному стилю в одежде: главный принцип заключался в том, чтобы одеваться и выглядеть естественно. В Нью-Йорке наличие денег показывали всем своим видом: шелковые рубашки, кожаные брюки и тому подобное. Никто, кроме бомжей, не носил джинсы и футболки. Стиль Нью-Йорка воплощали he Dolls. Стиль Лос-Анджелеса — he Doobie Brothers.
Из аэропорта мы поехали на лимузине к Шер домой. Я, видимо, ожидал, что ход наших отношений сразу же ускорится, и надеялся, что уже в машине что‑то произойдет. Но Шер меня удивила: никакого секса в машине. Мы только обнимались и держались за руки. Я испытывал какое‑то головокружительное чувство, которого раньше не ведал. Когда мы приехали к ней, все было почти как раньше: горячий шоколад, шутки, смех. Я приехал с чемоданом и фактически сразу же, без лишних раздумий переехал к ней.