Начало и середина 1980-х в определенном смысле стали для меня непростым временем. Моя связь с KISS — группой, которая десять лет была центром моей вселенной, — приобретала новые формы. Я перестал чувствовать себя «в своей тарелке» — не понимал, как себя вести, поскольку группа без грима представляла нечто совершенно новое. Зато Пол был в ударе. Сохранять индивидуальность ему удавалось на ура — во многом потому, что Пол на сцене и в быту практически один и тот же человек. В ту пару лет KISS стали в гораздо большей степени его командой, чем чьей‑либо еще. Именно Пол давал интервью от имени группы. На фотографиях KISS того периода тоже все чаще появлялся именно он. Правда, если я достаточно активно высовывал язык, и мне удавалось урвать часть внимания зрителей.
Здесь важно пояснить, что именно произошло. Пол не оттеснил меня на задний план — он никогда так не поступил бы, — просто его способность управлять публикой только выросла в ходе перемен в музыкальной индустрии. Моей же реакцией стала попытка силой (точнее, эпатажем в форме выбора чрезвычайно вызывающей, андрогинной одежды) вернуть себе внимание аудитории. Попытка не удалась (точнее, не привела к желаемому результату) — я лишь стал напоминать футболиста в балетной пачке.
В то же время у меня появилась возможность со стороны понаблюдать за тем, как работает Пол, и этот процесс оказался весьма интересным. Взгляды Пола на различные вещи весьма приближались к тому, что принято называть «женской точкой зрения». Считайте меня простаком, но я полагаю, что женщине гораздо менее интересен некий результат — например, оказаться с кем‑то в постели, — чем сам процесс, когда ее замечают, считают привлекательной. С Полом похожая история. Полу гораздо важнее знать, что он нравится девушке, чем оказаться с ней в постели. Вот мне, например, наплевать, считают меня красавцем или уродом, лишь бы дело дошло до койки. Мы с Полом оба любим шоколадный торт, поэтому многим кажется, что мы с ним похожи. На деле же мы совершенно разные: ему нравится глазурь, а мне — бисквит и все остальное, во что можно вцепиться зубами и как следует прожевать. В общем, если от торта остались только кремовые розочки, так и знайте — здесь пировал я. А если слизана вся глазурь и завитушки, а бисквит не тронут — вините Пола. Ну а вместе мы раздраконим любой торт. Проще говоря, мы те самые противоположности, которые притягиваются, будто соседние кусочки одного пазла, — может, потому наш тандем и работал без осечек.
Один из самых забавных случаев в моей жизни произошел, как ни странно, не на сцене, а в толпе. Была середина 1980-х, и я пошел в один лос-анджелесский ночной клуб, «La Cage aux Folles». Там собирались различные деятели шоу-бизнеса — скажем, слева от меня оказался актер Милтон Берл с женой, ну и других знаменитостей тех лет хватало. Погас свет, и заиграла вступительная музыка для шоу трансвеститов. Первый вышел на сцену одетый как Шер. Трансвестит-Шер продефилировал по сцене и спустился с противоположной стороны. Следующий транс изображал Дайану Росс. А сразу за ним шел третий, одетый как Лайза Миннелли. Вот она, «святая троица» див, которые стали иконами для геев, — и все три сыграли важную роль в моей жизни.
Лайзу я впервые увидел, когда был с Шер на вечеринке у Холстона. В 1979 году мы снова встретились — у Лайзы как раз было несколько шоу в мюзик-холле «Radio City». У меня не было на ее счет никаких романтических намерений, и я уж точно не хотел с ней переспать. Мы подружились и от случая к случаю стали вместе ужинать. К тому времени Лайза, дочь Джуди Гарленд, уже на протяжении десятков лет была звездой сцены и кино.
Когда бы мы с ней ни встречались, разговор обязательно заходил о музыке. Лайза расспрашивала меня о KISS — ей хотелось знать, как все это началось и как мы попали из числа фриков в круг всемирно известных музыкантов. Я объяснил ей, что это не заслуга какого‑нибудь одного человека, а плод совместных усилий рекорд-компаний и менеджмента. Потом Лайза обмолвилась, что у Мадонны нет ничего, что бы не могла дать публике сама Лайза, за исключением разве что правильного репертуара. В ответ я описал ей свое видение ситуации. По моему мнению, стиль исполнения Этель Мерман, с широким вибрато в бродвейском стиле, остался в прошлом, и девочек-подростков он не привлекает. И если Лайза готова отбросить устаревшие взгляды и возродить свою карьеру певицы, я готов ей помочь. Так я стал ее менеджером.
Я отвел Лайзу в рекорд-компанию «Columbia Records* и познакомил с Уолтером Йетниковым. Он тут же дал нам «зеленый свет», не теряя времени на консультации с вице-президентами и экономические расчеты. Уолтер был магнатом старой школы. Один парень из репертуарного отдела, Майкл Голдстоун, подкинул идею свести Лайзу с Pe Shop Boys и записать альбом современного евродиско. Я рассказал об этом Лайзе и объяснил, что от нее потребуется.