Конечно, я отождествлял себя с персонажем – маской, скрывающий обезображенное лицо, но как она это поняла? Я редко упоминал, что одно время вместо хирургически созданного уха у меня на голове торчал обрубок. Мне казалось, что она приоткрыла завесу и увидела настоящего меня. Она знала мой секрет. Далее в своем письме женщина рассказывала об организации AboutFace, которая помогала детям с различными особенностями лица. Она спросила меня, хотел бы я побольше узнать об организации и, возможно, сотрудничать с ними? Я набрал ее номер.
Меня сразу же поразило, как глубоко она понимает молодых людей, которые страдают от особенностей своей внешности. Конечно, она не знала моего секрета, хотя я сразу же решил рассказать ей о своей микротии и об операциях, которые перенес. Теперь, взглянув на меня с профессиональной точки зрения, она, возможно, осознала, что боль, которую я изображал на сцене, берет начало из реальности. Она рассказала о некоторых программах, которые проводила организация. Под конец она спросила, могу ли я рассказать детям и их родителям о своем опыте. Возможно, это был шанс исцелить свою душу. Я сделал глубокий вдох и произнес: «Да».
Пока я находился в эпицентре боли и хаоса, мне было невыносимо говорить о своем врожденном дефекте. Однако моя жизнь поменялась, и теперь обстановка располагала к тому, чтобы быть открытым. Наверное, можно было бы поговорить с детьми и просто поднять им настроение на правах так называемой знаменитости. Но я знал, что не собираюсь этого делать. Я не собирался просто болтать с детьми. Я хотел раскрыть что-то в себе. Для меня это была возможность получить что-то, поделившись с людьми тем, что я пережил. Я согласился пойти в офис AboutFace и встретиться с группой детей и их родителями. Перед этой первой встречей я чувствовал определенное беспокойство, но мое непреодолимое и при этом нереализованное желание сделать это затмило любой страх. Я не знал, чем обернутся первоначальные переговоры, но твердо был уверен, что просто обязан сделать это. Каким бы удручающим мне ни казалось собственное состояние, из разговоров с Анной я понял, что многие из этих детей сталкиваются с гораздо более серьезными лицевыми особенностями. Мне не хотелось, чтобы они думали, будто я поставил себя с ними в один ряд, но я хотел, чтобы они знали, через что я прошел эмоционально и где в итоге оказался. Когда окружающие люди были вынуждены вести себя так, будто мое ухо и моя глухота не представляют из себя ничего особенного, это, как ничто другое, усиливало чувство отчуждения. Такое отношение не помогало мне справиться с реальностью, с которой я сталкивался каждый день. Я хотел объяснить, что моя жизнь была тяжелой, одинокой и полной боли. Я хотел, чтобы они признали: им будет нелегко. Возможно, что никто до меня не говорил им этого. Возможно, для них было бы глотком свежего воздуха услышать: «Да, для человека с дефектами лица успеха достичь труднее, счастье найти сложнее и преимуществ у него меньше». Я также надеялся достучаться до родителей детей, чтобы те также признали все это. Я хотел убедить их, что дело не в жестокой любви. Речь шла не о том, чтобы зарыть голову в землю.
Как только я начал публично говорить о своем ухе, я почувствовал, будто гора свалилась с плеч. Я понял, что невозможно ценить других людей, покуда ты сам погружен свои страдания. Возможно, именно это имела в виду Кристина, когда говорила про душу Призрака. Внезапно я совсем иначе начал смотреть на мир. Помощь другим помогла мне исцелиться. Я почувствовал себя свободным от чего-то всепроникающего, что причиняло мне боль на протяжении всей жизни. Простое разъяснение правды этим детям и их родителям сделало меня свободным. Чем больше я работал с AboutFace, тем лучше я себя чувствовал.
В конце концов мы разработали целую образовательную программу, чтобы попытаться помочь детям, у которых не было никаких лицевых особенностей, изменить свое отношение к тем, у кого эти особенности присутствовали. В видеопрезентации я попросил детей представить, будто они пришли в школу, надев футболку, которая им очень нравилась, но потом поняли, что окружающие смеются над их футболкой. «Вы можете вернуться домой и надеть что-нибудь другое, – объяснил я. – Но дети с особенностями лица не могут изменить свое лицо». Я еще никогда не был таким спокойным и сосредоточенным, как в те месяцы в Торонто.