KISS. Лицом к музыке: срывая маску

Мы блестяще добились этой цели, я всегда буду благодарен Пэм за то, что она стремилась сделать это нашим приоритетом. Однако я понятия не имел, насколько больно это будет. Пэм и я сидели за обеденным столом с Эваном, которому было шесть лет, и я объяснял ему, что мама с папой больше не будут вместе: «Мы по-прежнему твои мама и папа, мы любим тебя и всегда будем рядом, но мы не будем жить вместе». Он разрыдался. Я сказал ему, что да, это ужасно и что папа тоже плакал. Я никогда не пытался преуменьшить его чувства. Я пытался признать боль и разделить ее.

Как ни странно, во время наших периодических расставаний с Пэм мы строили дом. Я нашел впечатляющий объект недвижимости в Беверли-Хиллз с открытым видом на океан. К тому времени, когда все бюрократические вопросы были урегулированы, планы разработаны и одобрены городом, стоимость строительства рассчитана, и когда фактически были завершены все приготовления, наш брак вступил в кризис. Но к этому моменту работа была в самом разгаре, и разумнее всего было ее продолжить. Во время нашего развода дом выглядел законченным снаружи, но это была просто оболочка – такая же недостроенная, как и наши отношения.

Когда мы с Пэм начали процесс развода, меня ошеломило, что человек, которого я видел в качестве партнера, теперь воспринимает меня своим врагом. Я верил в Пэм из-за того, что она сказала мне много лет назад о том, что ей ничего не нужно, если у нас ничего с ней выйдет. Поскольку я не думал, что у нас все могло пойти по типичному голливудскому сценарию, то нанял очень вежливого и разумного адвоката.

Но затем я обнаружил, что сижу в конференц-зале лицом к лицу с ней, ее адвокатом и ее консультантом по судебно-бухгалтерской экспертизе, чувствуя, что мне делают операцию без анестезии. Наконец я произнес: «Должно быть, здесь какое-то недоразумение, потому что Пэм никогда не согласится на то, что вы предлагаете». Пэм посмотрела на меня и сказала: «Они все говорят правильно. Это бизнес». У меня отвисла челюсть. Мои мысли вернулись к неподписанному брачному соглашению и заявлению Пэм, что на ее родине слово – это закон. По всей видимости, теперь она была из Беверли-Хиллз, места, где слова и узы быстро теряют силу. Эван никогда не был проблемой. Он был моим сыном на сто процентов, и я без колебаний оплатил бы все расходы, связанные с ним. Кроме того, я предложил Пэм дом на два миллиона долларов и заверил ее, что буду оплачивать расходы в течение пяти лет и финансировать любые занятия, на которые она, возможно, захочет записать нашего сына, чтобы подготовить его к будущему. Конечно, я не ожидал, что она ничего не захочет. Но я был шокирован, когда на вопрос моего посредника она сказала: «Хочу, чтобы у меня было то же, что есть у него».

Что!?

Я рисковал своим будущим из-за этой мечты, в которую верил всем сердцем, и она хотела получить равную долю от этого? Как она вообще могла подумать о чем-то подобном? Позже проницательный адвокат сказал мне: «Я никогда не встречал женщину, которая считала бы, что ей причитается слишком много». Но закон был на ее стороне. Еще никогда я не сталкивался с такой ситуацией, когда ты сидишь в комнате, где решается твоя судьба, но при этом не в силах ни на что повлиять. Оставалось только терпеливо сидеть, пока с моих костей срезали мясо кусочек за кусочком. На каком-то этапе мой адвокат сказал: «Возможно, вам придется продать дом».

«Об этом и речи быть не может», – сказал я. Касательно этого пункта я был непреклонен. Дом значил для меня больше, чем его денежная стоимость, – это была кульминация десятков лет тяжелой работы и моих травм – в дополнение к поврежденному плечу мои колени и бедро также серьезно пострадали.

В итоге я купил Пэм дом на ее выбор площадью примерно в два километра в закрытом коттеджном городке. Для меня было важно, чтобы Эван находился рядом и чтобы ему было легко перемещаться между нами. Я почти что чувствовал вину за этот дом, который, по ее словам, был «просто нормальным», пока воочию не увидел его. Там был теннисный корт, бассейн, и в целом было очень красиво.